Для тебя моя кровь - [6]

Мужчина замолчал. Класс погрузился в давящую тишину. Было слышно, как гудят под потолком лампы, как уборщица прошла по коридору, звеня ведром. И эта тишина была гадкой, неприятной, словно вот- вот должно произойти что то непоправимое. Лицо Ковалёва походило на каменную маску, ни единой эмоции, лишь в прищуренных глазах таилась боль и злоба. Что же он натворил? Что же натворила я, приведя в класс этого человека? Дура, дура, тысячу раз дура! Для меня, факты, рассказанные Ковалёвым откровением не были. Мне, как историку, доводилось сталкиваться и с определёнными документами, и с мемуарами ветеранов. Но детям рассказывать такое строго запрещалось, в учебниках люди описывались, как абсолютное добро, а вражеская сторона, как абсолютное зло и никак иначе. За распространение лишних подробностей, преподавателю светила статья.

По моей спине побежали противные мурашки, когда я поняла, почувствовала то, что должно было сейчас произойти. И это произошло. В тишине класса раздался плач.

Лена Мугина, уткнувшись лицом в столешницу парты всхлипывала. Подрагивали узкие плечи и белые косы.

- Ты чё, Муха! – удивлённо вскрикнул Животков. – Кровососов пожалела.

- Зачем? - Лена подняла на нас с гостем красное, опухшее от слёз лицо.- Зачем вы нам об этом рассказали? Это же зверство! Как можно так с живыми существами, пусть даже это враги!

Класс разделился на тех кто поддержал Лену и на тех, кто посчитал её слёзы дурными, ведь солдаты поступали правильно, так, как и следует поступать с врагами.

Я уже не вслушивалась в спор своих учеников, просто обречённо ждала звонка с урока. Дискуссией всё это не закончится, я это знала точно. Слухи о моём госте поползут по школе, об этом узнает директор, и я лишусь работы. Хотя, увольнение- не самый плохой исход всей этой истории. Самое страшное то, что меня могут вызвать в СГБ, где обвинят в сознательном разрушении идеалов, искажении исторических событий, и отправлюсь я по этапу в багроговые шахты или амгровые болота, как решит суд.

Звонок на перемену прозвучал райской музыкой. Дети шумной гурьбой выскочили из класса, и я позволила себе тяжело опуститься за учительский стол и обхватить свою бедовую головушку руками. Духота класса, крики детей, доносящиеся из коридора, гудение ламп, всё это давило, раздражало.

Чья то горячая тяжёлая ладонь опустилась мне на плечо. Я подняла глаза на стоящего рядом мужчину. Вот кто во всём виноват, вот кому я обязана дурным настроением и зарождающейся паникой, вызванной, теперь уже, не его присутствием, а ожиданием не минуемого наказания.

- Зачем вы вылезли со своими откровениями,? – прошипела я. – Это же дети. Их психика ещё не окрепла…

- Для чего не окрепла? – усмехнулся снежный барс.

Его ухмылка показалась издевательской, а в голосе звучала снисходительность, словно ему предстоит объяснить слабоумному ребёнку, о необходимости ношения штанов.

- Они с большим интересом слушали мой рассказ. И прошу заметить, Инга Анатольевна, из двадцати подростков, заплакала лишь одна девочка.

- Этого достаточно, чтобы меня с начала пригласили к директору, а потом и в контору СГБ.

- Так вы боитесь за себя любимую, - протянул Алексей. – Ай- ай –ай, как же вам не стыдно прикрываться учениками.

Моё раздражение достигло своего апогея. Довольно! Хватит с меня идиотского зубоскальства этого хлыща!

- Убирайтесь отсюда! – рявкнула я.

Но мерзавец продолжал стоять, словно испытывая моё терпение, хотя, кто знает, может так оно и было. Он стоял и смотрел. Улыбка с его физиономии исчезла, её место заняло сосредоточенное выражение. Он будто бы изучал меня, оценивал.

Наконец, спустя несколько долгих секунд он тихо, будто бы кого- то опасаясь, проговорил:

- Знаете, Инга, слёзы этой девочки сегодня стали для меня настоящей наградой. Как всё же отрадно осознавать, что в людях осталось хоть немного сострадания, отвращения к жестокости. Признайтесь, и вам не слишком то понравился мой рассказ, и не только потому, что он повлечёт за собой некоторые последствия...

Я решительно поднялась с места, давая понять, что больше не желаю слушать его словесный понос. Пусть разглагольствует где ни- будь ещё, но не в моём присутствии.

Но, как утверждает народная мудрость, беда не приходит одна. Не успела я открыть дверь, чтобы выйти в коридор, как она сама распахнулась и, заполнив собой весь дверной проём, на пороге очутилась Артамонова Аврора Агафоновна. Любящая мать, гроза всех работников школы, от уборщицы до самого директора, рьяная активистка в родительском комитете, завсегдатая приёмной СГБ. Её жалоб, которые она строчила, наверное чаще, чем принимала душ и чистила зубы, боялся каждый.

Грудь, пугающе огромная, обтянутая малиновой тканью трикотажной старомодной кофты в катышках и кошачьей шерсти, тяжело вздымалась, идеально круглое лицо пылало праведным гневом.

Шумно выдохнув в мою сторону луковым выхлопом, дама заговорила:

- Я недовольна вашей работой, Инга Анатольевна! По какому праву вы занижаете моему ребёнку оценки. Мой Артём умненький мальчик. Я, конечно понимаю, что вы молодой специалист, и у вас не так много опыта. Именно по этому ваше поведение сходило вам с рук…