Для тебя моя кровь - [2]

Взглянув на свои наручные часы,я поняла, что опаздываю, а опаздания директор не приветствует, считая это безответственностью и не умением распоряжаться собственным временем, так чему же тогда может научить такой учитель детей ? Хотя каждое собрание было братом близнецом предыдущего. Всё начиналось с просьбы заведующего по хозяйственной части починить жучки безопасности, ведь они уже вышли из строя два года назад. Затем хвалили Юлию Сергеевну за стенгазету, посвящённую СГБ сделанную её классом в позапрошлом году, и теперь висевшую на вахте. Потом Аркадий принимался разглагольствовать о тяжком труде учителя, приводя в пример достойных и ругая недостойных. Так, что я могла посещать лишь третью часть собрания, которая касалась непосредственно меня.

Я приоткрыла дверь в актовый зал, где обычно Аркадий Кондратьевич проводил совещания и, стараясь не привлекать к себе внимания коллег и начальника, проскользнула на свободное место в самом последнем ряду. Теперь можно расслабиться и, пока никто не видит, почесать свою многострадальную ногу, в области подколенной ямки. Зудящий пузырёк похожий на укус комара, неизвестно каким образом, вскочивший на ноге, уже целых три дня не давал мне покоя. В людных местах я с трудом сдерживалась, чтобы не почесаться, но оставшись в одиночестве, раздирала кожу до крови.

Директор самозабвенно вещал о любви к детям, о том,что учитель обязан найти подход к каждому из ребят, что только плохой педагог делит детей на умных и глупых , на злых и добрых, а вот хороший подберёт ключик к любому ребёнку. Книжные, набившие оскомину слова, никак не помогающие, когда входишь в класс, ломая голову над вопросом, что тебя ожидает сегодня, кнопка на стуле, тухлая селёдка в ящике учительского стола или просто сорок пять минут хамства, игнорирования и непослушания?

Может быть я и впрямь плохой учитель? Может быть я сделала неправильный выбор? Как же надоели эти вопросы без ответа! Как же я устала, а ведь ещё только вторая четверть началась.

Словно услышав мои невесёлые мысли, несколько учительских голов повернулись в мою сторону. В зале раздалось хмыканье, смешки, маскирующиеся под кашель . Все знали, кого имеет в виду директор, в чей огород камешек. Щёки мои запылали. Как же я ненавидела эту особенность своего организма, когда в самый неподходящий момент лицо накалялось, подобно сковороде, сердце начинало яростно трепыхаться в грудной клетке, а по телу пробегала дрожь. Всем вокруг сразу же становилось ясно, что та или иная тема разговора меня волнует, пугает, злит, обижает. Чтобы читать мои эмоции, как книгу, и телепатом быть не нужно.

Ну и как, спрашивается, в таком состоянии мне идти к детям, как объяснять новую, довольно сложную, тему?

- И ещё, дорогие мои коллеги, - раздавался, будто бы из под воды голос Аркадия Кондратьевича.- Предупреждаю вас о том, что коммерческая деятельность в стенах школы строго запрещена. Мы должны показывать детям своё бескорыстие, свою чистую, незамутнённую низменными чувствами любовь. А что они видят перед собой? Я к вам обращаюсь, Наталья Николаевна?

Наташа, учитель математики ткнула меня в бок, скорчив рожу и высунув язык. Затем, тут же приняв вид благовоспитанной леди, звонко отчеканила:

- Я, как и множество моих коллег могла бы согласиться с вами, если бы наши зарплаты стали чуточку побольше. Знаете ли, я люблю кушать мясо, а не пустые макароны, а зимой люблю одеваться тепло, а не мёрзнуть в осенних ботиночках и куртке на все времена года.

Я завидовала Наташе. Она никогда не краснела, не робела, могла сказать человеку всё, что она о нём думает, независимо от того, кем он является, подругой, сварливой соседкой, родственником или начальником.

Ученики её побаивались, но уважали, а она даже после ссоры с кем либо, оставалась весёлой, беспечной, и готовой вновь общаться с тем, с кем только что ругалась.

По залу разлилась напряжённая тишина, все ждали ответа директора.

Прозвенел звонок в коридоре, затопало по лестницам множество детских ног.

- Вы недовольны решением триумвирата о зарплате учителей? Вас не устраивает существующий строй? Это вольнодумство, милочка, которое карается законом. И я, как добропорядочный гражданин обязан подать рапорт.

Голос Кондратьевича был нарочито спокойным, вкрадчивым. По его лицу, круглому, желтоватому, с редкими седыми усиками расползлась хищная улыбка акулы, предвкушающей сытный ужин.

Наталья поняла, что на сей раз перегнула палку и теперь сидела притихшая, напуганная, втянув голову в узкие плечи.

- Ну что же вы замолчали, Наталья Николаевна? Где же ваша смелость? Так страшно потерять низкооплачиваемую работу? А вы, уважаемые коллеги от чего притихли?

Глаза- буравчики, зашарили по побледневшим лицам педагогов. Энергия всеобщего страха стойко зависла в воздухе, протяни руку, и дотронешься до липкой, паутины с тухловатым запашком .- Может кто- то ещё не доволен своей зарплатой? Может быть кто- то мечтает свергнуть триумвират и вернуть довоенное время? Кого ещё, кроме Натальи Николаевны, я могу заподозрить в шпионаже в пользу вражеского государства?

По лицу Наташи растеклась мертвенная бледность, нервно задрожал подбородок, зрачки расширились. А директор продолжал разливаться соловьём о том, что не нужно никогда терять бдительности, что коллектив не смог заметить дурных наклонностей Натальи Николаевны, и вот результат.