Для фортепиано соло - [119]

в том, что сейчас ей не до гордости и это ей только на пользу, но если я пойду на уступки и спасу ее, она в ту же секунду напустит на себя торжествующий вид… «Бедный Гарри!»… Так и вижу ее улыбку… В общем, сэр, я не знаю… Я сделаю, как вы скажете.

— Немедленно отправляйтесь за ней, — сказал я, потому что к этому времени снегопад еще усилился.

Но я не раз пожалел, что дал ему этот совет.

Ярмарка в Нейи © Перевод. Юлиана Яхнина, наследники, 2011

— Бонниве был всего пятью-шестью годами старше меня, — начал Мофра, — но он сделал такую блестящую, молниеносную карьеру, что я привык видеть в нем скорее покровителя, чем друга. Я был многим обязан ему. Когда его назначили министром общественных работ, он определил меня в свою канцелярию, а когда кабинет пал, мгновенно пристроил в префектуру.

Вернувшись к власти, он взял себе портфель министра колоний. В ту пору я был неплохо устроен в Париже и просил Бонниве оставить меня на этом месте. Мы по-прежнему были дружны и часто встречались в семейном кругу — то у него, то у меня дома. Бонниве обожал свою жену Нелли, женщину лет сорока, все еще миловидную и словно созданную для роли супруги министра. Я был женат уже десять лет, и, как вы знаете, мы с Мадлен жили душа в душу.

Как-то в начале июня супруги Бонниве пригласили нас пообедать в одном из ресторанов Булонского леса. Нас было шесть человек, мы очень мило провели время, и к полуночи нам еще не хотелось расходиться. Бонниве, который был в ударе, предложил отправиться на ярмарку в Нейи. Когда Бонниве сидит в министерском кресле, он любит разыгрывать Гарун-аль-Рашида и слышать, как толпа провожает его шепотом: «Глядите, Бонниве!»

Три немолодые супружеские пары, которые тщетно пытаются обрести в ребяческих забавах очарование далекого детства, являют взору довольно печальное зрелище. Мы выиграли в различных лотереях макароны, стеклянные кораблики и пряничных зверей. Потом мужская часть нашей компании сбивала в тире вращающиеся трубки и яичную скорлупу, которую подбрасывали вверх вялые струйки воды. Наконец мы добрались до ярмарочной железной дороги, рельсы которой, сделав два-три круга под открытым небом, исчезали в туннеле. Нелли Бонниве предложила прокатиться в поезде. Моей жене затея эта пришлась не очень по душе и сиденья показались недостаточно чистыми, но она не хотела нарушать компанию, и мы купили билеты. В толчее на платформе толпа нас разъединила, и мы с Нелли Бонниве оказались наедине в двухместном купе.

Маленький поезд мчался с большой скоростью, а зигзаги дорожного полотна были умышленно расположены так, чтобы пассажиры то и дело падали друг на друга. На первом же повороте Нелли Бонниве едва не очутилась в моих объятиях. В эту минуту поезд нырнул во мрак туннеля, и то, что совершилось в следующие несколько секунд, я сам не могу объяснить. Наши поступки иногда не подвластны контролю сознания. Как бы там ни было, я вдруг почувствовал, что Нелли полулежит у меня на коленях, и стал ее ласкать, как двадцатилетний солдат ласкает девчонку, которую привел на деревенскую ярмарку. Не сознавая, что делаю, я искал ее губы, и в тот момент, когда, не встретив сопротивления, я прижался к ним, вспыхнул свет. Словно по уговору, мы отпрянули в разные стороны и растерянно, в полном изумлении уставились друг на друга.

Помню, что я пытался разгадать выражение лица Нелли Бонниве. Она приводила в порядок прическу и молча, без улыбки глядела на меня. Наше взаимное замешательство длилось недолго. Поезд уже тормозил, и через минуту мы оказались на платформе, где нас ждали Бонниве, Мадлен и двое других наших спутников.

— Пожалуй, мы и впрямь уже стары для таких забав, — со скукой в голосе заметил Бонниве, — не пора ли по домам?

Мадлен его поддержала, мы добрались до Порт-Майо и тут расстались. Целуя руку Нелли, я пытался поймать ее взгляд. Она беспечно болтала с Мадлен и ушла, не подав мне никакого знака.

Я не мог уснуть. Неожиданное приключение нарушило безупречную размеренность моей жизни. Я никогда не был бабником, а с той поры, как женился на Мадлен, и подавно не испытывал к этому ни малейшей склонности. Я от всего сердца любил жену, и между нами царило полное взаимное доверие. К Бонниве я питал самые дружеские чувства и искреннюю признательность. Но, несмотря на все это, словно какой-то бес подзуживал меня: мне хотелось поскорее увидеть Нелли и понять, что было в ее взгляде после той минуты самозабвения. Удивление? Гнев? Вы ведь знаете, какая самонадеянность таится в глубине души даже самого скромного мужчины. Мое воображение уже рисовало мне давнюю затаенную страсть, которая открылась внезапно, по прихоти случая. Рядом со мной на соседней постели мерно дышала во сне Мадлен.

На другой день в служебной суете мне некогда было вспоминать об удивительном происшествии. А на третий день меня позвали к телефону.

— Вас спрашивают из министерства колоний, — сказал голос в трубке. — Ждите у телефона. С вами будет говорить министр. Минутку.

У меня упало сердце. Бонниве никогда не звонил мне сам. Все приглашения и ответы на них обычно передавались через жен. Не было никаких сомнений, что на сей раз речь идет об этом дурацком приключении на железной дороге.