Для чего мы живем? - [21]

Но будет ли такое развитие действительно гармоничным? Пожалуй, в нем отсутствовало бы не только зло, но и добро. Подлинная гармония предполагает некое единство во взаимодействии и достигается как компромисс на грани противоречий. Поэтому в процессе ее установления неизбежен риск превышения меры противоречий, т. е. проявления относительного зла.

Неизбежность такого зла, по сути, являющегося обратной стороной добра, следует из самой природы сущего. Мириады индивидуальных душ, тяготея к единству в соответствии со всеобщим законом, реализуют это стремление, тем не менее, по-своему. Поэтому их согласованность достигается в глобальном масштабе как проявление статистической закономерности, но в локальных эпизодах могут возникать отклонения от общей тенденции.

Именно эта вероятностная составляющая в движении души (проистекающая из непрерывности, а потому и сложноструктурированности материи) дает ей свободу воли. Безусловно, детерминированность в мире преобладает, но случайность является той необходимой «специей», которая придает бытию вкус и смысл. Мир возник «случайно», и переходы его в каждое последующее во времени состояние тоже в какой-то мере являются случайными событиями. Божественное всеведение и предопределение означают знание общих тенденций развития всех происходящих процессов и вероятностный вариантный прогноз каждого отдельного события (если пытаться формулировать это в привычных нам терминах). Однако какие из вариантов возобладают — окончательно выясняется лишь в ходе бытия. Богу самому должно быть «интересно», что произойдет, иначе актуальное существование мира было бы бессмысленным.

В христианской философии вопрос о свободе воли нередко связывается с проблемой существования зла. При этом выходит, что зло необходимо, дабы человек мог проявлять данную ему Богом свободу, сознательно избирая добро или зло. Получается, что святые, неспособные избрать зло, т. е. совершить по-настоящему злой поступок, лишены свободы воли и, видимо, являются в чем-то ущербными людьми по сравнению с грешниками, — вывод более чем странный! Кроме того, если уж свобода воли непременно должна выражаться в выборе зла, то почему этот выбор не может всегда останавливаться на меньшем из зол, вместо того чтобы зачастую устремляться к большему?

Все эти ложные выводы основаны на абсолютизации представлений о свободе и всемогуществе Бога. Он действительно свободен и всемогущ, так как зависим лишь от собственной природы, недоступен внешнему принуждению и Его возможности не ограничены ничем извне. Но это не значит, что Он может создать камень, который будет не в силах поднять, или даровать нам изначально совершенную душу, не желающую склоняться ко злу. В данном контексте признание такой невозможности не является констатацией ограниченности свободы воли (тем более божественной); в то же время здесь подразумевается, что наряду со свободой, произволом всевозможных субъективных проявлений, существует их внутренняя детерминированность.

Таким образом, в некотором смысле предопределенность событий все же имеет место. Это следует из единства сущего, порождающего взаимосвязь всех явлений. Можно сказать, что бытие каждой частицы материи предопределено самой ее природой. Применительно к нам это означает, что человеческая судьба со всеми ее по видимости случайными поворотами определяется свойствами личности и внешних обстоятельств и встроена в общую картину мира. Осознание этого факта, впрочем, вряд ли способно заметно повлиять на наше поведение: склонность к фатализму так же внутренне обусловлена, как и его отрицание. В любом случае, что бы мы ни делали, мы поступаем в согласии со своей природой.

В известном смысле, путь каждого из нас предопределен. Тем не менее вряд ли будет правильным трактовать это так, что некоторые из нас изначально определены к спасению в раю, а другие — к погибели в аду. Не говоря уже о вероятной условности самих понятий «рай» и «ад» (по большому счету, все бытие должно считаться раем, будучи проявлением божественной природы), всякий жизненный путь становится ясен лишь по мере его прохождения и в целом ведет к благой цели. То, что для кого-то он окажется относительно легким, а кому-то придется пройти через тяжелые испытания, — не имеет принципиального значения. В этом мире мы наблюдаем иллюзорные страдания иллюзорных существ. По-другому и не может быть там, где материя является всего лишь призраком, тенью истинной субстанции. Все это можно сравнить с лечебницей или школой, хотя напрашивается более современное сравнение — с обучающей компьютерной игрой.

Аналогия здесь даже шире, чем кажется на первый взгляд. То состояние деятельного созерцания, которое характерно для духовного мира, отчасти подобно погружению в ту же компьютерную игру или кинопросмотр. В данном случае аналогия заключается не столько в виртуальности подобного зрелища, сколько в реалистичности нашей вовлеченности в него и связанных с этим переживаний. У некоторых людей интерес к компьютерным играм, при всей примитивности и несовершенстве последних, подобен наркотической зависимости и затмевает чуть ли не все доступные увлечения, которые им может предложить окружающий мир. Это, бесспорно, негативная тенденция, но в ней можно увидеть указание на наши истинные склонности, слабым и искаженным отражением которых она является.