Для англоманов: Мюриэл Спарк, и не только - [2]

«Джордж», — донесся до него через толстое пуховое одеяло голос жены. Она звала его ровным голосом, без эмоций и модуляций, не рассчитывая на ответ. Он и не ответил; перевернулся на другой бок и вытянулся. Коснулся большим пальцем ноги ледяной грелки у изножья постели и ногу отдернул. Согнув, подобно эмбриону, ноги в коленях, он нырнул под одеяло с головой. Под одеялом было тепло и темно — как в теплой, темной пещере. Он полной грудью вдохнул теплый, спертый воздух и, когда дышать стало трудно, проделал в одеяле небольшие отверстия — так, чтобы свежий воздух под одеяло проникал, а свет — нет.

Откуда-то издалека опять послышался голос жены: «Джордж». На этот раз голос звучал резче, повелительнее. Это означало, что жена и дети уже покончили с корнфлексом и вот-вот возьмутся за бекон. Нужно было решать — продолжать нежиться в постели или же усилием воли заставить себя встать. В ожидании третьего окрика он еще теснее приник к матрасу, сильнее вжался в подушку.

«Джордж!» Это означало, что позавтракать он уже не успеет — хорошо еще, если удастся, прежде чем бежать на автобус, залпом осушить чашку остывшего чая.

Он затаил дыхание. Потом, не сразу, глубоко вздохнул и, расправив конечности, лег поудобнее. Решение было принято. Он не встанет. Главное — не думать о последствиях. Сосредоточиться на том, что он лежит в постели. И получает от этого удовольствие. Наслаждается теплом и комфортом. Он — свободный человек. И этой свободой воспользуется. Останется лежать в постели.

Он, как видно, ненадолго задремал и проснулся оттого, что в комнате находилась жена.

— Четверть девятого. Твой завтрак придется выбросить… Джордж, встаешь ты или нет?

Он почувствовал в ее голосе страх. Внезапно одеяло съехало у него с лица. Он снова натянул его на голову, боясь, что не найдет проделанных с таким трудом отверстий для воздуха.

— Ты что, болен, Джордж?

Его подмывало сказать: да, болен. Тогда жена выйдет на цыпочках из комнаты и скажет детям, чтобы не шумели — отец болен. А потом разожжет камин в спальне и принесет ему на подносе вкусный завтрак. Нет, поступить таким образом было бы с его стороны малодушием, к тому же, пойдя на обман, он выиграет от силы один день, после чего ненавистная жизнь вновь войдет в свою колею. Нет, у него планы далеко идущие.

— Нет, я не болен, — проговорил он из-под одеяла.

— Тогда вставай, а то на работу опоздаешь.

Он ничего не ответил, и жена вышла из комнаты. Он слышал, как оглушительно хлопнула дверь ванной и как жена срывающимся от раздражения голосом зовет детей умываться. Из уборной раздался шум спускаемой воды, жалобно взвыли и загудели трубы, дети громко смеялись и кричали. С улицы застучали по тротуару поспешные шаги, нехотя, через силу заурчала машина — ей, видно, тоже не хотелось заводиться ранним промозглым утром. Но вот мотор взревел, и машина отъехала. А он тихо лежал под одеялом; лежал и размышлял. Со временем ему удастся устранить все эти звуки из своего сознания. Он вступил на путь великого таинства.

* * *

Первый день выдался самым трудным. Жена сочла, что он попросту ленится и отлынивает от своих обязательств, и решила, что, пока он не встанет, кормить его не будет. Однако наложенный на него пост расстроил его не слишком, и он весь день пролежал в постели, несколько раз незаметно отлучаясь в уборную. Когда жена вечером ложилась спать, она не скрывала своего возмущения. Была недовольна, что не сумела как следует постелить постель, держалась с ним холодно, на его ласки не отвечала и пристроилась на самом краю матраса, подальше от него. Вместе с тем она не понимала, что происходит, и чувствовала себя виноватой, ведь муж целый день ничего не ел. В ее голосе звучали просительные нотки: она надеялась, что утром он валять дурака перестанет.

Следующий день оказался гораздо легче. Когда будильник перестал звонить, он тут же снова уснул, не испытывая ни чувства вины, ни тревоги. Какое блаженство! Перевернуться на другой бок и опять погрузиться в сон, зная, что вставать не придется. Спустя какое-то время жена принесла ему на подносе завтрак и, не сказав ни слова, поставила поднос на пол возле кровати. Пока он ел, на него во все глаза смотрели стоявшие в дверях дети. Он им обнадеживающе улыбнулся.

Во второй половине дня пришел вызванный женой доктор.

— Ну-с, мистер Баркер, на что жалуемся? — спросил он с беззаботным видом входя в комнату.

— Жалоб нет, доктор, — мягко ответил он.

Доктор бегло его осмотрел и сделал заключение:

— Не вижу причин дольше оставаться в постели, мистер Баркер.

— Да, вы правы, но вставать мне не хочется.

На следующий день пришел священник. Священник уговаривал его задуматься о своих обязательствах перед женой и детьми. У каждого человека, говорил он, бывают моменты в жизни, когда опускаются руки, когда искушению отступить, махнуть на себя рукой нет сил противостоять… Но истинно христианский дух не таков. «Не говори, что борьба впустую…»[1]

— А как же монахи-затворники? — спросил он. — Отшельники? Столпники?

Нет-нет, от этих религиозных подвижников когда-то, может, и был толк, но современной духовности они не близки. К тому же он ведь не станет отрицать, что в подобного рода уходе от мира нет ничего аскетичного и смиренного.