Длительное убийство лорда Финдли - [11]

- Не опасайтесь! – с приятной улыбкой сказал человек в шляпе и помахал им блюдом, - Мы здесь нарушаем закон? Нет, и не пытаемся грабить. Мы вас увидели ранним утром и, ожидая, готовили овощи. Они свежие, и будут вкусные для вас, они!

Док почувствовал себя глупо и опустил руку с оружием.

- Испугался французского рыбака, - сказал ему на ухо Пайк.

- А ты увидел французского рыбака и испытал умиротворение, – прошипел в ответ Пенн. Он не стал кидаться на товарища с палашом, но попытал бы счастья в рукопашной, если бы дрожание правой руки не помешало ему спрятать клинок в ножны достаточно быстро.

- Конечно, испытал умиротворение. Если бог со мной, кто против меня? – чуть громче ответил Пайк и повел плечами, чтобы рубашка отлипла от намокшей спины. Он поприветствовал человека с блюдом, назвав имя, должность и корабль, а также имя Пенна, как второго человека с должностью, приравненной к офицерской, и точное число матросов, как то предписано.

- Мне все равно, какая страна, - замотал головой рыбак, - Разные люди одинаково хотят есть. Идемте! Меня вы можете называть папаша Мишан, - и скрылся в землянке.

- И мы пойдем? – спросил Пенн запальчиво.

- Мы будем делать то, что я скажу. В данный момент мы идем за ним, - ответил лейтенант и первым стал спускаться вслед за человеком в шляпе. За ним протиснулся Пенн. Вниз вели утоптанные сухие ступеньки, по бокам землю укрепляли деревянные ободья. Доктор, спускаясь, держался рукой за стену и прикасался то к лишенной корней и червей земле, то к прочным деревянным ребрам, которые от времени вошли в грунт на всю толщину. Кто бы ни скреплял эти своды, занимался он ими давно.

Изнутри нора француза напоминала перевернутую ладью: потолочная балка лежала как киль, от него поперек расходились шпангоуты, на которые крепилась разномастная обшивка. На некоторых досках различались надписи. Док поднял глаза на украшенный выжиганием горбыль у притолоки и прочитал вслух:

-- Бизетт.

Папаша Мишан обернулся и улыбнулся ему:

-- Наш кораблик. Мы вынудились разобрать его.

Вытянутая в длину нора представляла собой достаточно просторное жилище. Посередине стоял добротный стол, по бокам – славно сколоченные лавки. В глубине, у очага сидел еще один француз и доводил до ума кушанье в котле. Третий в углу при свете обеденного огня что-то строгал. Двое уже расставляли оловянные тарелки и раскладывали возле них большие деревянные ложки. Все оборачивались и улыбались гостям.

Пенн смотрел на них и находил много общих черт: всем наверняка исполнилось сорок, и все в равной степени утратили стать и жилистость, присущую труженикам моря. В стороне у очага лежало несколько сложенных постелей, их оказалось пять.

Обычно рыбаки выходят за косяком сардин всей разновозрастной артелью, и на одном боте их бывает не менее двадцати человек. Учитывая обстоятельства, логично было предположить, что в этот пасмурный день на стол имели удовольствие накрывать ровесники, покинувшие свою Бретань в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, и с тех пор минуло не менее двух десятилетий. Все пятеро за годы совместной жизни успели стать чем-то похожими друг на друга. Они ни словом не перемолвились при гостях, но действовали согласованно и дружно. Каждый в этом доме играл свою старинную роль: переговорщик в самой нарядной шляпе, умеющий расположить к себе, силач, который подправлял разделочную доску, снимал с нее топориком тонкую стружку, кухар у котла в фартуке и чепце наподобие женского. Вот кухар отворачивается от своей стряпни, улыбается мелкими морщинками и говорит тонким голосом:

- Огненный горшочек, мсье.

- Смотри-ка, доска с «Серой гончей», -- заметил Пайк, усаживаясь за стол. – Я ходил на ней несколько лет назад. Один за другим спустились вниз матросы и их страхи при виде кушанья как рукой сняло. Пенн поддался их настроению и ничего не ответил лейтенанту: он тоже сел и в ожидании трапезы протирал краем манжета ложку. Варево благородно пахло розмарином. Пенн знал такую пищу. Годы назад он сидел за столом с людьми, на которых смотрел с обожанием. Они знали, в каком порядке должно подавать блюда и говорили между собой о свойствах вин. Они произносили тосты на латыни, говорили о королях как иные говорили бы о лавочниках, и у каждого руки утопали кружевах до кончиков пальцев. Пенн был с ними, ел, пил, слушал и благоговел. Запах розмарина нанес рану душе Пенна, дав вытечь этим воспоминаниям, и док пообещал себе, чем бы ни окончился день, по крайней мере, наесться здешнего угощения до отвала. Пока двое расставляли приборы, папаша Мишан подходил то к одному, то к другому гостю, расспрашивал о путешествии на покалеченном английском, из-за которого никто не знал, как ему отвечать, и мягко рассаживал рядком на лавке. Затем кухар прошел вдоль стола и положил каждому гостю в тарелку добрую порцию действительно огненного рагу. Пенн заткнул длинные концы кружевных манжет и попробовал немного из своей тарелки.

- Смотри, еще одна, - уже тише сказал Пайк и показал пальцем под потолок, - «Брейкхоффе».

- Голландец, - кивнул Пенн и принялся есть с аппетитом, которого обычно не ждут от человека астенического сложения. – Хорошо, что Майлз на борту. Он бы взял себе весь котелок, и до свиданья.