Длинные тени - [191]

Я не могу забыть, как вела себя на суде Эстер Рааб, давая показания против Бауэра, Гомерского и особенно Френцеля. Рейнч обрушил на нее такой шквал заковыристых вопросов, что ответить на них, даже если речь шла бы о событиях, происшедших только что, человек не в состоянии. Казалось, что вот-вот он потребует от нее письменного документа, заверенного подписью и печатью самого Штангля или хотя бы Вагнера и удостоверяющего злодеяния Френцеля. Рейнч был подчеркнуто спокоен, а Эстер Рааб с трудом удерживала клокотавшее в ней негодование, наконец она не выдержала и заявила ему: «Можете меня больше ни о чем не спрашивать, все равно я ничего вам не скажу. Все знают, что вы собой представляете. И, если один нацист защищает другого, я отвечать не стану».

Френцеля, будь он трижды проклят, мне не хотелось больше упоминать, но трудно удержаться, чтобы не поделиться с тобой еще одним эпизодом. Уже после того, как суд освободил Френцеля, один западногерманский журналист спросил у него: «Как могло случиться, что профессионалы, отобранные самим Гиммлером, допустили, чтобы осужденные восстали?» Палач на это ничего не ответил, и журналист решил прийти ему на «помощь» и поставил вопрос по-другому: «То, что осужденные стремились во что бы то ни стало выжить, само собой разумеется, но при такой власти и при таких средствах уничтожения, какими вы располагали, могла ли у них остаться хоть капля надежды на спасение?» При этих словах Френцель взмахнул палкой и с досадой произнес: «Этот вопрос вам бы лучше задать Печерскому».

Теперь попытаюсь ответить на твои вопросы. Ты хочешь знать мое мнение о книге Ричарда Рашке «Бегство из Собибора», вышедшей в Америке. Недавно она была переиздана и у нас, в Голландии, и я могу ее тебе выслать. Коротко скажу вот что. Как я понимаю, основная задача подобных чисто документальных изданий — сказать правду. Это тем более важно в наши дни, когда возросла опасность войны, грозящей уничтожением человечества. Книга, на мой взгляд, не свободна от недостатков. Заметно стремление автора к сенсации. К чему, скажем, понадобилось намекать, что к смерти Вагнера причастны Шмайзнер и Блатт. Я не стану ручаться, что это не так, но по тем фактам, которые мне известны, в это трудно поверить. И все же это произведение наглядно подтверждает, что вопреки тому, что еще задолго до войны нацистские теоретики и практики сделали все, чтобы исключить всякую возможность к сопротивлению, осужденные не шли на смерть покорно.

Что касается фильма «Восстание в Собиборе», то хотя ставят его голландские кинематографисты, ты в Ростове больше в курсе дела, чем мы в Амстердаме. К тебе постановщики и операторы приезжали дважды, а мы никого из них в глаза не видели. Пока я могу судить только об их замыслах по плану, который ты мне прислал. Мне по душе их намерение показать особую роль Красной Армии в победе над фашизмом и доступно рассказать не только о так называемых процессах над военными преступниками, но и о наследниках Гитлера и об опасности неонацизма.

И наконец, коль скоро у нас зашел разговор о документальной литературе и кино, мы тебе сейчас сообщим одну новость, которая наверняка тебя заинтересует. Собственно говоря, новость эта с бородой, и если мы до сих пор об этом не писали, то только потому, что выжидали, как дальше будут развиваться события, и рассчитывали узнать еще что-то.

В конце 1983 года в голландских газетах появилось сообщение о том, что амстердамский столяр Карл Петерс в одном из домов во время ремонта обнаружил в старом шкафу сверток и в нем — дневник мальчика, погибшего в Собиборе. Вскоре выяснились подробности. Дневник, состоящий из двух тетрадей, вели Генри Рубинский, тогда ему шел тринадцатый год, и Гарри Шваб, двадцати восьми лет. Петерс обнаружил также киносценарий, написанный Генри Рубинским. Главное же состоит в том, что в доме, где скрывались семьи Рубинских и Швабов, кинооператор-профессионал по сценарию мальчика снял фильм.

Мы с Фейгеле побывали в этом доме. Застали там беспорядок, — должно быть, жильцы на время ремонта оттуда выехали. На первом и втором этажах хозяйничали маляры и обойщики. На третьем этаже наткнулись на Петерса. Только после того, как мы ему сказали, что сами были в Собиборе, он согласился рассказать подробности о находке.

— Сверток, — сказал Петерс, — был спрятан довольно искусно. Догадаться, что внутренняя перегородка шкафа двойная и в ней что-то скрыто, было почти невозможно. Сверток был завернут в газету «Дойче цайтунг ин ден Нидерланд» за 22 февраля 1943 года.

Дом, где укрывались эти две еврейские семьи, принадлежал голландцу Диреку Пресвику. Купил он его незадолго до войны, и прельстило в нем просторное подвальное помещение. В подвале он устроил что-то вроде ночного клуба для актеров, музыкантов, художников. Пресвик к этой публике благоволил и старался, чтобы его клиентура чувствовала себя хорошо. Здесь можно было не только вкусно и недорого поесть, но и до поздней ночи послушать и посмотреть игру лучших амстердамских актеров. Часто посетители расходились по домам уже под утро. Даже отъявленные подонки знали, что тех, кто вхож к Пресвику, лучше не трогать. Они понимали, что к полиции он за помощью не обратится и тем не менее с ним самим связываться рискованно. Это был отважный человек. Он доказал это, когда немцы оккупировали Голландию. Об этом теперь много рассказывают те, кого Пресвик спас от верной гибели.