Длинные тени - [15]

Шрифт
Интервал

Лишь по дороге в город деда Мацея по-настоящему охватил страх. Шутка сказать, с кем он затеял спор! А что, если этому бандиту пришло бы в голову хорошенько перетряхнуть сани? Начнет с саней, а потом и весь дом перевернет вверх дном, от подвала до чердака. От одной этой мысли у деда Мацея на лбу выступили капли пота, а пожелтевшие от табака пальцы задрожали. Ну, он-то, допустим, попал впросак, но как это Ядвига могла допустить, чтобы он связался с этими безделушками и с солтысом? Хотя, с другой стороны, чему тут удивляться? Сама она уготовила петлю на шею себе и ему, сама же ее и затянула. Тайком делиться, пусть даже последним куском хлеба, с несчастными детьми — он не против. Это — куда ни шло. Но так рисковать собственной жизнью… И как долго это еще будет продолжаться?

Так или иначе, если даже чудом они переживут зиму, дальше держать Берека и Рину у себя он не сможет. Смертный приговор им давно подписан и скреплен печатью, а раз так, людоеды рано или поздно их найдут и пытками добьются признания — кто помог им так долго скрываться. Петля, которая затянется на его шее, маячила перед глазами Мацея, и у него сжималось сердце. А он еще связался с какими-то табакерками и шкатулками. Тьфу, пропади они пропадом! Мало ему несчастий, так черт его надоумил самому себе изготовить ловушку. Озолоти его — в город он больше не поедет.

Угнетенный мрачными мыслями, с тяжелым сердцем добрался дед Мацей до моста, ведущего в город. Жандарм с бляхой на груди прощупал его взглядом. Лошадь по привычке подалась было влево, на базар, но дед Мацей произнес вслух несколько крепких слов и тут же повернул ее направо, к каменному дому, в котором жил пан Кульчицкий. Еще много лет тому назад пан Кульчицкий охотно покупал изделия Мацея и всегда платил честно, без обмана.

Это, пожалуй, был первый случай, когда, продавая свой товар, деду Мацею не пришлось торговаться. И как было торговаться, если покупатель предложил цену впятеро больше той, на которую дед рассчитывал. При заключении сделки каждая из сторон обговорила свои условия.

Дед Мацей: если кто спросит, пан Кульчицкий скажет, что купил лишь четыре табакерки и одну шкатулку. За это количество он должен рассчитаться тут же, а за остальной товар — в другой раз.

Пан Кульчицкий: дед Мацей свой товар никому другому не будет ни продавать, ни предлагать. Если солтыс сам займется продажей, Кульчицкий будет вести коммерцию и с ним.

Устный договор был здесь же скреплен. На столе появилась бутылка водки, закуска, и дед Мацей с паном Кульчицким попрощались как старые, добрые друзья. Но ни водка, ни выручка, ни приобретенные на базаре покупки не грели деда Мацея. На сердце у него по-прежнему лежал тяжелый камень.

Надо было раз и навсегда прекратить поездки в город, но соблазн был велик, и дед Мацей еще дважды отправлялся к Кульчицкому со своим товаром. Правда, ни одной коробочки он от солтыса не рискнул утаить. Вернее, не скрывал, сколько изделий везет в город, но вез-то он не все, опасаясь подозрений: вряд ли двое могли сделать столько коробок, табакерок и ларцов. Часть пришлось спрятать, придерживая до лучших времен.

РИСУНОК ПОДВЕЛ…

Как-то в полдень в деревню нагрянул солтыс в сопровождении нескольких полицаев. Такое случалось и до этого, но все же…

Берек и Рина знали, и об этом не надо было их предупреждать, что до тех пор, покуда Тадек не позовет, они должны лежать тихо, как мыши, без единого звука. Дядя пришел навестить своего племянника. Он чинно переступил порог, баба Ядвига сразу кинулась за скатертью, но гость махнул рукой: нет, не надо. Больше того, он сам поставил на стол что-то завернутое в платок и велел деду:

— Разверни! — И тут же: — Открой!

У шкатулки, которую дед Мацей открыл, имелись две крышки, и Тадеку казалось, что из-под каждой крышки вот-вот выскочит немецкий солдат и схватит за горло его, бабу и деда. Сделана была вещица превосходно. И заслуга в основном — Берека. Он долго с ней возился, особенно когда наносил рисунок. Чего же хочет от них «любимый» дядя?

— Чья работа?

— Наша, — ответила за всех Ядвига.

— Ты им тоже помогаешь?

— Да, языком молоть, — попыталась она шуткой немного рассеять напряжение. — Мужчины садятся за работу, а я им еду готовлю. Так что, можно сказать, делаем вместе.

— «Можно сказать, можно сказать»… Вы у меня сейчас все скажете, и не вздумайте выкручиваться. Вот ты, Тадек, подойди поближе и отвечай. Кто эту шкатулку сделал?

— Дед Мацей и я.

— Эта песенка мне давно знакома. Вы все ее быстро выучили, смотрите, как бы еще быстрее не пришлось мне выбить ее из ваших голов. Что в этой шкатулке сделал ты и что сделал старик?

— Стенки сделал дед Мацей. Я ему помогал. У меня получается еще не очень хорошо. Проволоку он сам приделал. Он говорит, что я могу обжечься.

— Почему это обжечься?

— Проволоку надо накалить и выгнуть так, чтобы она для себя выжгла в дереве желобок определенного рисунка. Это надо уметь.

— А какой такой желобок нужен вам?

— Когда как. Это зависит от узора. В этом вся красота заключается. Вот мы и стараемся.

Солтыс вскочил с места, замахнулся и заорал:

— Смотри мне прямо в глаза и отвечай, не то кости переломаю: кто это «мы»?


Еще от автора Михаил Андреевич Лев
Если бы не друзья мои...

Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.


Рекомендуем почитать
Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Сергий Радонежский

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.