Длинные тени - [13]

— И часто твой дядя к вам приходит?

— Редко, но бывает. Как-то он принес мне подарок. Часы. А когда убрался, мне пришлось оправдываться перед бабой Ядвигой за то, что я не мог заставить себя сказать ему спасибо. Своих детей у Нарушевича нет, и он думает, когда кончится война, взять меня к себе. Ну что ты все пятишься? Я его знать не хочу. Он говорит, что свою сестру, мою маму, не раз предупреждал, что она плохо кончит. Она его не послушала и за это получила по заслугам. Никто, говорит он, кроме нее самой, в этом не повинен, а отца моего давно надо было поставить к стенке. Он надеется, что когда я подрасту, то сам все пойму.

— Тадек, что ты мне сказки рассказываешь? О таких вещах чужим не говорят.

— Ты меня не учи. Мне что, тебя еще бояться?

— Меня? Никогда.

— Чего ж ты ерунду порешь?

— Сам не знаю… Говорю, что думаю.

— А ты не думай, что мне лучше, чем тебе. Если бы я мог, задушил бы этого гитлеровца своими руками или отравил. Вместе с отцом и матерью повесили еще троих. Только брату отца удалось бежать. Всех их выдал Нарушевич. Как-то пришел он ко мне пьяный и все похвалялся, какие у него большие заслуги перед немцами.

Издали послышался ворчливый голос.

— Слышишь? Это дед меня зовет. Я с тобой заговорился. Сейчас скажу ему про тебя. Что бы он тебе ни говорил, но послезавтра, как только солнце зайдет, надо тебе и Рине быть здесь, на опушке леса. Все будет так, как хочет баба Ядвига. А она свое уже сказала.

— Тогда, может, лучше будет, если я сейчас с дедом Мацеем не буду встречаться?

— Не знаю. Хочешь, я сегодня потолкую с бабусей и приду к вам?

— Ты нас не найдешь.

— Ты так думаешь? А кто приносил вам еду, кто дважды предупреждал вас, что жандармы собираются прочесывать лес? В лес я хожу запросто. На селе знают, что я вырезаю дудочки из бузины и липы, деревянные ложки, плету лапти из лыка.

— А дед знал, куда ты идешь?

— А как же! Вначале он мне сам показал дорогу к вам.

— Тогда скажи ему, что я здесь, и пусть поступает как знает. Я буду ждать.

Дед Мацей пришел. Башлык у него был надвинут низко на лоб. Не сказав ни слова, он протянул Береку ломоть хлеба, котелок молока и, старчески сутулясь, смотрел, с какой поспешностью и жадностью тот ест и пьет. Потом рукавом кацавейки вытер набрякшие морщинистые мешки под глазами и, как бы оправдываясь, сказал:

— Куда ни повернешься, ветер все дует не в спину, а в лицо. Так вот, если вы до сих пор еще живы, значит, на то божья воля. Против бога поступать нельзя. Тадеку я запретил ходить к вам. Послезавтра, если живы будем, я буду вас ждать. Возьми несколько вареных картошек и кусочек сыра. Смотри, чтобы в домике следа вашего не осталось и духу не было. Лес-то с глазами и ушами. Это ты теперь уже и сам понимаешь. Сейчас поднимется ветер. Не стой, иди!

— Дедушка Мацей, откуда вы узнали, что Рина со мной?

— Откуда? Лес мне рассказал.

…Пришел за ними не Тадек, а дед Мацей. В деревню он их привел, когда у всех двери были уже на запоре, а на улице не видно было ни души. Шли они крадучись, стараясь ступать неслышно. Не успели Рина и Берек переступить порог, как их обдало запахом горячего борща и домашнего тепла. Баба Ядвига встретила их ласково. А дед Мацей, как будто до него только теперь дошло, на что он решился, не знал, куда себя девать. То пытался взгромоздиться на большой сундук, то направлялся к комоду, который когда-то соорудил из двух шкафчиков — один поверх другого, по дороге наткнулся на щипцы для углей и чуть было не упал.

Баба Ядвига указала деду на стул, а так как он все продолжал метаться по избе, то получил нагоняй. Правда, ее брань скорее походила на добродушное ворчание.

Они сели к столу. Мерцала коптилка. Тадек отхлебнул несколько ложек и пододвинул Береку почти полную тарелку борща. Баба Ядвига провела двумя пальцами по углам рта и сказала:

— Если сыт, вылей обратно в горшок. Им нельзя много есть.

Потом пили чай. Рине и Береку казалось, что все это происходит во сне. Им налили настоящий чай и дали по крупинке сахарина. Их охватила сладкая истома. Мысли рассеялись, точно паутина от дуновения ветра. Но дед Мацей напомнил, что пора забираться в тайник.

Убежище им соорудили на чердаке. Первым ступил на лестницу Тадек. Пробирался он тихо, как кошка. В сене, заполнившем почти весь чердак, в пыльном полумраке у дымохода, заранее сделали потайное углубление, где можно было лежать скорчившись, но нельзя было сидеть. Постель была застлана рядном и покрыта суконным одеялом и рваным тулупом. У изголовья лежали подушечка и ватная фуфайка. После долгих скитаний по лесу эта постель казалась им царским ложем.

Однако проснулись они еще до того, как стало светать. Холод пронизывал до костей. Чердачное оконце к утру затянуло морозной синевой. Ветер свистел, завывал в трубе.

Первое время еще было терпимо, но с каждым днем мороз набирал силу. Такой холодной зимы давно уже не было. Не то что ходить по чердаку — порой даже вылезать из своей норы они не решались. К тому же сено таяло на глазах. Лошади и корове нужен был корм.

В начале января ударил мороз, да такой сильный, что им грозила опасность превратиться в ледышки. Как ни страшно было оставаться на ночь в доме, баба Ядвига вечером велела им спуститься с чердака. Они вошли в дом и сразу кинулись к горячей печке.