Длинные руки нейтралитета - [162]

Казалось, ожидание длится час, хотя на самом деле прошло едва ли десять минут по марэским часам.

– Есть!!! Пошел, Таррот!

Один за другим члены экспедиции нырнули в портал. Все, не сговариваясь, пригибались, исключая дракона, которому понадобилось всего лишь не задирать голову и не топорщить гребень. Никому не хотелось задеть край портала, хотя Тифор уверял, что поле портала просто отбросит назад, не принеся вреда.

Казак по неистребимой привычке разведчика, старался запомнить все обстоятельства. Крымское солнце как раз вышло из-за облачка и осветило нечто вроде пещеры с идеально гладкими стенами, полом и потолком. Жена старалась не показать беспокойства, но все же крепко вцепилась в мужнину руку.

Солнце погасло, как будто в комнате захлопнули окно. Малах тотчас же зажег фонарь.

– Ждем минуту.

– Не беспокойся, командор, как откроется Маэра, так я тебе сразу дам знать, – даже в этой тревожной обстановке Тифор нашел в себе силы острить.

– А там какое время дня? – спросила Мариэла.

– Час до полудня, – со знанием дела ответил капитан дальнего плавания.

Солнце полыхнуло ярким светом. Портал открылся.

– Выходим, ребята, быстрее, быстрее, БЫСТРЕЕ!!!

Путешественники выскочили из портала. Впереди на расстоянии около десяти ярдов стоял встречающий. Это был Сарат. Заговорил он на русском, явно адресуясь к российским подданным:

– Доброго вам дня, господа.

Синяков искоса глянул на казака. Подобное обращение было ему в диковинку. Неболтай сделал вид, что его раз по тридцать на день величают именно так.

Сарат перешел на маэрский:

– С возвращением, ребята! До чего ж я рад вас видеть! Сейчас же едем отмечать к толстяку Фарагу!

Неболтай принялся переводить шепотом.

– Только после того, как я устрою моих зверей, – заявила Мариэла.

– НАШИХ зверей, – вежливо, но твердо поправил Тифор.

– Вы с вашей корзинкой выглядите ну в точности, как глубокочтимая декан факультета целителей Ирина-ма, когда мы с Професом с ней познакомились. Только у нее это была норка. Можно глянуть?

Котята так и продолжали спать. Впрочем, Сарат приподнял полотно очень осторожно.

– О, какая масть! Таких рыжих норок не бывает.

– Это мой!

– Я так и подумал.

– Тогда мы с мужем едем ко мне домой, я сдам зверят служанке, а потом мы присоединимся к вам в трактире Фарага.

– Я организую экипаж для вас, Мариэла, и для сударя хорунжего, – тут Сарат опять перешел на русский. – Для вас же, сударь, вот краткий словарь наиболее употребительных выражений на маэрском. Придется вам их учить… Для всех остальных план действий вот какой…

Бывает, что ход истории трудно проследить логикой, но не в данном случае.

Правительства всех стран с момента появления профессиональных военных начали придерживаться правила: армия и флот должны держаться вне политики. Квинтэссенция этого принципа была выражена Талейраном «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным». Такая позиция не могла не дать соответствующие плоды: политики перестали доверять военным. Уточняя, скажем: не то, чтоб совсем уж не верили, но принимали решения, не особо считаясь с мнением армии и флота.

Так было и в эту войну, которая Европа назвала Восточной. Кардинальные решения в ней принимались по политическим соображениям, а те, в свою очередь, появлялись под воздействием не сухих военных докладов, а газетных публикаций и аналитических записок банковских домов. И не вдавались политики в такие нудные частности, как появление у противника кораблей с неслыханной быстроходностью и ужасающей артиллерией.

Но в акватории штеттинского порта толчок был дан в ином направлении. Там присутствовали люди, которые могли реально влиять на правительственные решения: послы и члены дипломатического корпуса, в абсолютно большинстве лица совершенно гражданские. Тем большее впечатление на них оказал «салют наций», произведенный русским пароходофрегатом – точнее, тем кораблем, в который он превратился. Своим глазам господа дипломаты привыкли доверять. История про то, как один из этих кораблей (тот, который меньше) с таким же вооружением вышел на бой с эскадрой из пятнадцати кораблей, включающей три бронированных плавучих батареи, и вышел победителем, из полуабстрактного донесения превратилась в леденящую душу реальность.

Ради правды подчеркнем: не все представители дипкорпуса испытывали беспокойство. Например, послы Швейцарии, Лихтенштейна, Люксембурга, Баварии и Вюртемберга не очень-то взволновались. Флотам этих держав ничто не угрожало.

Пожалуй, Пруссия тоже имела основания не впадать в панику. Короля волновало скорее отсутствие флота, чем перспектива его потерять. Не последнюю роль сыграл пусть и хромой, но все же нейтралитет Прусского королевства в этой войне.

Куда менее комфортно чувствовал себя представитель Франца-Иосифа Первого. Правда, Австрия в этой войну не вела боевых действий против России, но назвать ее позицию нейтральной значило бы погрешить против истины.

Иные чувства владели посланниками Британской, Французской и Османской империй. Радужные реляции о победах при Альме и Инкермане подернулись серым пеплом.

Не последнюю роль сыграл дипломатический промах Форин-оффиса. Посол Британии в Пруссии воспользовался случаем и предъявил ноту цесаревичу как наиболее высокопоставленному представителю Российской империи. В ноте содержался реприманд, исполненный сдержанного гнева, по случаю неспровоцированного нападения на английский отряд кораблей.