Длинноногий папочка - [2]
Несколько слов о названии романа. В учебных пособиях название переводится как «Длинноногий дядюшка», но «дядя» по-английски — uncle, a dad, daddy — папа, папочка. Именно так озаглавлена книга в издании 1924 года. Думается, что это правильно, тем более, что и в тексте есть несоответствия названию «Дядюшка».
Майкл Патрик Хирн в своем послесловии приводит одно любопытное высказывание Джин Вебстер. Однажды она сказала человеку, иллюстрировавшему книги: «Знай и понимай публику. Давай ей только то, что хочет она, а не то, что, как ты думаешь, она должна хотеть». Это понимание интересов читателей писательница доказала своими книгами. И недаром в качестве посвящения к роману «Длинноногий Папочка» она написала всего одно слово: «ВАМ» (То you), то есть читателям. Мне же очень хотелось бы посвятить свой труд переводчика светлой памяти моего мужа, Петра Дмитриевича Данилина, который первым прочитал перевод в рукописи.
Г. Я. Данилина
Джуди
Глава первая
Злосчастная среда
Первая среда каждого месяца была поистине Ужасным Днем — днем, которого ожидали со страхом, переносили с мужеством и забывали с поспешностью. В этот день все полы должны были быть без единого пятнышка, все стулья — без пылинки, все кроватки — без морщинки. Девяносто семь извивающихся сироток необходимо было вымыть, причесать и одеть в свеженакрахмаленные формы и всем девяноста семи напомнить о том, как надо себя вести и на все вопросы опекунов вежливо отвечать: «Да, сэр», «Нет, сэр».
Это было очень утомительное, истощающее все силы время, и бедной Джеруше, самой старшей среди сирот, приходилось принимать на себя главную тяжесть этого злополучного дня. Но и эта первая особая среда, подобно предыдущим, наконец кончилась. Джеруша выскользнула из кладовой, где она готовила бесконечные сандвичи для гостей приюта, и поднялась наверх, чтобы выполнять свои обычные обязанности. На ее попечении была комната «Ф», где одиннадцать крошек от четырех до семи лет от роду занимали одиннадцать кроваток, поставленных в ряд. Джеруша собрала своих подопечных, привела в порядок их помятую одежду, вытерла им носы и повела цепочку опрятных и послушных детей в столовую, отвоевав те благословенные полчаса, которые можно провести, уплетая хлеб, молоко и пудинг из чернослива.
Когда гости ушли, она присела на подоконник и прислонилась к холодному стеклу разгоряченным виском. Она была на ногах с пяти часов утра, выполняя всевозможные поручения, подгоняемая бранью суетившейся и нервничающей начальницы приюта миссис Липпет. За кулисами она не всегда сохраняла то холодное и спокойное достоинство, с которым представала перед опекунами и дамами-патронессами.
Джеруша устремила свой взор по ту сторону железной ограды, обозначающей границы приюта, на спускающиеся вниз гребни холмов и разбросанные среди них дачи, на деревню вдали, островерхие крыши которой возвышались из-за обнаженных деревьев.
День закончился, по-видимому, вполне благополучно. Опекуны и члены комитета совершили свой обычный обход, зачитали свои доклады, попили чай и теперь торопились к собственным уютным домашним очагам, чтобы снова на целый месяц забыть о существовании беспокойных приютских малышей. Джеруша подалась вперед, наблюдая с любопытством и оттенком грусти вереницу экипажей и автомобилей, которые выезжали из ворот приюта.
Мысленно она сопровождала экипажи один за другим к тем большим домам, которые стояли вдоль склона холма. Ей представилось, как она сама в меховом манто и бархатной шляпе, отделанной перьями, опускается на сиденье, небрежно пробормотав водителю — «домой». Но перед дверью этого «дома» картина принимала неясные очертания. Джеруша была наделена воображением, которое, как говорила миссис Липпет, не доведет ее до добра, если она не умерит его. Но даже при всем богатстве своего воображения она не могла перенестись дальше подъездов тех домов, в которые ей хотелось бы войти. Увы! За свои семнадцать лет бедная, нетерпеливая, любознательная маленькая Джеруша ни разу не переступала порог обыкновенного дома и никак не могла представить повседневную жизнь тех, других человеческих существ, жизнь которых протекала, не обеспокоенная заботами о сиротах.
Дже-ру-ша Аб-бот
Тебя зовут в кан-це-ля-рию
И я думаю
Тебе лучше пос-пе-шить! —
раздался голос Томми Диллона. Он пел в церковном хоре, а теперь, поднимаясь по лестнице и затем идя по коридору, распевал. Его пение становилось громче по мере того, как он приближался к комнате «Ф». Джеруша оторвалась от окна и вновь окунулась в житейские заботы.
— Кому я понадобилась? — врезалась она в песнопение Томми с нотой острой тревоги.
Миссис Липпет в канцелярии
И я думаю, она очень сердита
А-а-минь! —
набожно произнес нараспев Томми. Но в его голосе совсем не было злорадства. Даже самый бесчувственный сиротка не мог не пожалеть провинившуюся «сестру», которую вызывали в канцелярию встретиться лицом к лицу с рассерженной начальницей. А Томми любил Джерушу, хотя она иногда и дергала его за руку и так вытирала ему нос, что чуть ли не отрывала его.
Джеруша пошла без лишних слов, но две резкие линии пролегли между ее бровями: что могло бы случиться? Может быть, сандвичи были недостаточно тонко нарезаны? Может, в ореховые пирожные попали скорлупки? Или, может быть, одна из посетительниц увидела дырку на чулке Сюзи Хауторн? Или — о, ужас! — неужели один из вверенных ей херувимчиков из комнаты «Ф» надерзил опекуну?
