Длинная Серебряная Ложка - [143]

— Прикажите им, пусть поставят барьер!

— Конечно, — все так же спокойно ответил граф, но взгляд его почему-то не сфокусировался, — вот только разбужу Гизи. Я ее трясу, а она все не просыпается…

В его расширенных зрачках Леонард разглядел ложе, на котором спала Гизела. Спала так крепко, что даже не дышала. Кроме ее неподвижного тела, граф не видел вообще ничего. Только отец Штефан сохранял здравомыслие и скандировал псалмы, хотя вопли и стоны заглушали даже его зычный голос.

— Сделайте что-нибудь!

— Сам сделай, твои же гости! — досадливо отмахнулся священник, который только что швырнул склянку со святой водой, но вместо вампиров попал в простоволосую женщину с ошалевшими глазами, за которой, судя по ее бормотанию, гналась свекровь.

Оставалась последняя надежда. В кармане Леонарда, судя по всему, открывался вход в портал, населенный носовыми платками, и один из них юноша только что выудил. Привстав на цыпочки, помахал им в воздухе. Отчаянный шест потонул в мельтешении вил, которыми крестьяне отбивались от видимых только им призраков. Тогда, спотыкаясь, он начал выбираться из толпы. По ходу кто-то чуть не сбил с него очки, несколько раз лезвие косы свистело в дюйме от его носа, но он все же выбрался. Точнее, вывалился. С белым платком и мечом, который волочился по земле, оставляя за собой длинную борозду, Леонард казался несуразным миротворцем. Налетчики не сразу поняли, чего он добивается, но как поняли, покатились со смеху.

— Умоляю, давайте поговорим! — попытался перекричать их Леонард, не забывая махать платком, как будто стоял на причале. — Мы ведь п-представители одного вида.

— Ага, только ты — атавизм, — какой-то интеллектуал ввернул мудреное словцо. Остроту приняли на ура.

— Оставьте их в покое, — попросил Леонард, но совсем безнадежным тоном, и лицо его скривилось в жалкую гримасу.

— Еще чего! — выкрикнула белокурая вампирша в лихо заломленном цилиндре. Для нее между словами «человек» и «пища» давным-давно стоял знак равенства.

— Вы тоже когда-то были людьми, — прошептал Леонард, — Вспомните… свое детство.

Вперед выступил Готье, при виде которого юный вампир отшатнулся. Ему почудилось, будто его коленные чашечки внезапно испарились, и ноги вот-вот подогнутся от страха. Всласть налюбовавшись реакцией Леонарда, Готье сплюнул сквозь зубы, попав ему аккурат на ботинок.

— Кому приятно вспоминать, как он копошился на полу и пачкал пеленки, — скривился Готье, пропуская через пальцы сальные пряди волос. — Теперь мы высшая форма жизни. А ножик ты брось, — подмигнул он Леонарду, — чего доброго, порежешь мизинец и разревешься, как тогда.

— Я не ревел, — всколыхнулся Штайнберг-младший, покрепче вцепляясь в рукоять меча. Остальные снова прыснули.

— Дамы, у кого-нибудь есть нашатырь? — фыркая, поинтересовался Готье. — У нашего Леонарда опять начинаются пароксизмы.

— Прекратите!

Он замахнулся мечом, но так неуклюже, что едва не воткнул его в землю за спиной. Не прекращая хохотать, Готье даже не подлетел, а как будто перетек поближе к Леонарду, левой рукой сжал его запястье, правой вышиб рукоять меча из ослабевших пальцев, и на ходу крепко ударил его локтем по носу. Кровь не брызнула — в его теле почти не осталось крови — но юноша, зажимая нос, осел на пыльную площадь.

— У-тю-тю, какие мы храбрые! — склонился над ним вампир, так что черные кудри мазнули Леонарда по лбу. — А где ты был, когда твой отец звал на помощь?

Пока они разговаривали, двое вампиров слетали на окраину села и вернулись, держа на вытянутых руках Штайнберга. Его голова моталась из стороны в сторону, а лицо было неподвижным, как у статуи… пролежавшей в земле несколько сотен лет. На лбу и щеках пятнами ржавчины темнели рубцы. Расстегнутый фрак свисал клочьями, надетая навыпуск рубашка топорщилась, потому что пуговицы были продеты не в те петли. Герр Штайнберг, помешанный на благопристойности, сам бы так неопрятно никогда не оделся.

— Что вы с ним сделали? — взвизгнул Леонард. Он дернулся подняться, но сумел лишь протянуть к отцу руки. Не церемонясь, вампиры швырнули Штайнберга оземь.

— Ничего, — пожал плечами Готье. — Вернее, ничего из ряда вон выходящего. Сначала Изабель призвала его кошмары, он ужасно раскричался. Тебя увидел, не иначе, ведь такой сын — страшный сон любого родителя. Когда мы едва не оглохли от его стенаний, то стерли ему память. А потом немножко с ним позабавились.

— В замке даже не нашлось камеры пыток, — надулась белокурая модница, — отсталый здесь народ.

— Но мы сумели ее соорудить из подручных материалов.

— И поиграли с ним до утра.

— А я и в полдень его навестил, — ухмыльнулся Готье, — после снова стер память. Даже к мукам привыкают, а так у жертвы каждый раз свежие впечатления.

— Тогда я начну с тебя, — констатировал Леонард, глядя на насмешника снизу вверх и отрешенно улыбаясь. На него снизошло такое умиротворение, словно в зеркале хотя бы на миг проступили его очертания. Не нужно задавать вопрос, кто же он, человек или вампир, и почему его не принимают ни те, ни другие. Сейчас он Штайнберг. И перед ним убийца его отца.

Готье снова хохотнул.

— Кончай уже притворяться тем, кем никогда не являлся. Защитник нашелся! Небось, пока другие мальчишки дрались на палках, ты с куклами чаевничал. Мадемуазель полетит с нами, — обернулся он к соратникам, — а пока что доедим смертных. Кстати, почему стало так тих…