Дивное лето - [51]
— Да-да, доставить удовольствие тебе и мне, если хочешь знать!.. — Клара уже плакала. — Все ради нас, запомни хорошенько, для папочки это только лишняя морока, это великая жертва, ему пришлось бросить работу, прервать переговоры с какими-то там его партнерами…
— Моими партнерами! — нервно рассмеялся Шандор.
Но Клара продолжала с нарастающей яростью:
— Да, да, и вообще он сыт по горло всякими поездками, перелетами, бесконечными ужинами в иностранных гостиницах, этими мерзкими барами, где ему, бедняжке, приходится сидеть и пить часами, и нам с тобой следует вести себя паиньками да поблагодарить его хорошенечко за то, что он соизволил совершить это путешествие в нашем обществе!.. Поэтому быстро надевай эти проклятые плавки, если не хочешь скандала!..
— Не нужно ничего надевать, — обиженно сказал Шандор.
— Ну отчего же!
— И разговаривать так не нужно!
— Никак я не разговариваю, я только хочу, чтобы ребенок не портил тебе отдыха!
— Он и не портит…
— Ну тогда я.
— И ты не портишь. Не говори глупостей.
— Я всегда говорю глупости. Зато ты вращаешься среди людей, которые никогда не говорят глупостей. Что ж, прошу прощения. Очень сожалею. Конечно, тебе неприятна моя…
— Ничего мне не неприятно. И вовсе… — Шандор почувствовал, что в голове у него пустота, полная пустота, слова не приходили на ум. Он даже не знал толком, что хочет сказать. Он не понимал собственного раздражения и уже жалел, что вообще затеял этот разговор. Шандор посмотрел на сына. Мальчик, побледневший, с расширенными глазами, стоял у окна: он торопливо расстегнул пояс и вылез из штанов. Мальчик был худенький, большеглазый, с мягкими волосами. На мать похож. Глядя сейчас на их испу-ганные лица, Шандор еще сильнее осознал это сходство. — Я просто хочу, чтоб был порядок… — смешавшись, закончил он. — И не понимаю, почему из-за этого нужно устраивать такую бучу? Я же ничего не сказал такого… — Он настороженно замолчал, ожидая ответа жены, но после своей вспышки она, обессиленно ссутулившись, не шевелясь, сидела на диване. — Разве не правда? — тупо продолжал он, — И никакая это не жертва, мне здесь… нам здесь очень хорошо. Вот вчера как мы замечательно провели время. У тех камней, где черные ракушки… А устрицы в ресторане. Вы ведь первый раз ели устриц, так? Ну вот видите! И Шандри понравилось, вы оба были довольны. А моторка? А остров Крк!..
— Ну да, теперь морской прогулке каюк.
Он разозлился, но тут же почувствовал справедливость упрека.
— И вовсе не каюк, — запротестовал он. — Мы еще поездим. Ведь у нас еще целых десять дней…
— Скажите пожалуйста, десять дней! — язвительно рассмеялась Клара.
— Да, десять дней, — Он старался подавить раздражение, обойтись без нравоучений, чтобы угодить им. — Мы ведь приехали, чтобы все посмотреть, все попробовать, чтобы разумно провести время, разве нет?
— Тебе лучше знать.
— Но это от всех нас зависит. А если я иногда учу Шандри уму-разуму, так для его же пользы, он еще многого не понимает…
— Да учи, пожалуйста.
Он хотел было пропустить это замечание мимо ушей, но на него опять нахлынуло негодование:
— И учу! Потому что чувствую свою ответственность, вот и учу… — Он закурил сигарету, долго тряс спичкой, медленно выпускал дым, пытаясь выиграть время — вдруг они соберутся на пляж или что-нибудь произойдет, и можно будет замять этот разговор. Он знал, чем дальше, тем станет хуже, но сам все-таки не сказал: ну ладно, подъем, пошли купаться. А те двое, мальчик и женщина, и вовсе не шевелились. Клара скрючилась на диване, Шандри, уже в плавках, с маской в руке, не отходил от матери; он был пепельно-серым и дрожал, как всегда, когда родители ссорились. Неподвижность их была ему невыносима. — Шандри! — позвал сына отец и, отвернув простыню, сел на край двуспальной кровати. — Поди сюда!
Шандри покосился на мать, по она молчала, и мальчик неохотно подошел к отцу.
— Я хочу тебе что-то сказать, мой мальчик. Тебе уже двенадцать лет, так ведь?
— Что тебе нужно от ребенка? — встрепенулась Клара.
Шапдор словно не слышал.
— Двенадцать, да, мой мальчик?
— Да.
— Ну вот. Когда мне было двенадцать лет…
— Прекрати, пожалуйста!
— Я с Шандри разговариваю, а не с тобой!.. Когда мне было двенадцать лет, я два раза в неделю ездил на велосипеде за десять километров от дома на мельницу за мукой. На разбитом велосипеде, понимаешь? — Мальчик нехотя кивнул. — Смотри на меня, слышишь! Сейчас я скажу тебе что-то очень важное… — Шандри чуть отодвинулся, чувствуя неловкость от близости отцовского лица. — Слушай внимательно! Даже этот велосипед уже был великое дело, не то мне пришлось бы идти пешком, Знаешь, как тяжело тащить десять килограммов муки? Ты вообще знаешь, что такое вес в десять килограммов? — Мальчик не решался ответить, стоял столбом. — Думаю, не знаешь. Мука тогда была на вес золота. Мы в то время на хуторе жили, на Алфельде. Потому что Будапешт бомбили.
— Ты уже говорил, — тихо сказал ребенок.
— Ты ему уже тысячу раз это рассказывал!
— Нет, не рассказывал. Десять килограммов довольно тяжелый груз для двенадцатилетнего мальчика, правда ведь? Представь к тому же, что я не доставал до седла. Десять километров туда, десять обратно…
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.