как всегда будет помнить Нидерман свою стойку в отеле, Сабо — сочиненную музыку, Капуш — трамваи, ребята уйдут, кончат службу, но каждый из них будет где-то делать то же, что делаешь ты, это у всех тут общее, выполнять задачи, делать свое дело хорошо, точно, красиво, и это единственное, о чем ты обязан думать в первую очередь, чтобы после было о чем вспомнить, без Риты ли, с Ритой, суть одна — глубокое низкое буханье — это орудийные залпы, артиллерия бьет по позициям условного противника, светает, пелена туч сдвинута к западу, на востоке чистое небо, уже видны лица солдат, со стороны Ж. мчится командирский вездеход, старшина Танцош бежит с докладом к майору, Старик говорит что-то старшему лейтенанту Бенедеку и садится в машину, залпы, началось, вдоль дороги стоит кукуруза, закрывая деревню, на высоких стеблях, на месте собранных початков пучки разлохмаченных волокон, земля черна от дождя, на верхушках деревьев бледные пока лучи солнца, колокольня, белые стены домов, заборы, сельская лавка, пожилая крестьянка у калитки смотрит на череду солдат, смотрит на тебя, куда, сынки, туда, вперед, машешь ты, ее взгляд провожает тебя, вездеход стоит на площади перед церковью. Старик на подножке, здесь встречаются роты, во дворе школы походные кухни, сначала первый взвод, его ведет ефрейтор Раби, солдаты протягивают котелки, проголодались после такой дороги, всходит солнце, час дается на отдых, старший лейтенант Бенедек угощает тебя сигаретой, ты берешь, дым приятен уже, ты прислоняешься к стене школы, желтый свет, желтые кроны деревьев на площади, деревянный мост, руки, ноги ноют слегка, в бедре временами боль, плохо ты готовился к этому маршу, что говорить, ну ничего, выдержишь, не помрешь, заходите с женой как-нибудь к нам — Бенедек обращается к тебе, ты испуганно вскидываешь глаза, нет, нет, он ничего не знает, тон не тот, давно у нас не были, Ката любит играть в карты, да вдвоем, сам понимаешь — ну еще бы, говоришь ты и думаешь, поскорей бы сигнал к выступлению, что ты скажешь им всем, как объяснишь, может, сделать вид, что Рита поехала навестить мать, все равно рано или поздно спросят, почему ее нет, до чего прав Старик, что прячет свою личную жизнь в четырех стенах, вот и этому нужно у него поучиться, Бенедек ждет ответа, до чего неприятно делать вид, будто пропустил вопрос мимо ушей, прости, говоришь ты, надо сбегать в одно место, и улыбаешься даже, мол, о чем речь, все как надо, оставляешь его одного и неприкаянно слоняешься по двору, тебе кажется, все вокруг следят за тобой, как ты валяешь дурака, для убедительности ты даже заходишь в уборную, топчешься там в густой вони, пока не слышишь, как солдаты начинают собираться, все готовы? марш — этот голос возвращает тебе уверенность, а ну-ка, не тянуть время, строиться на ходу, запевай, левой, правой, левой, правой, раз-два-три-четыре, неуверенные голоса наконец сливаются в обретенной мелодии, жители деревни высыпали к калиткам, ты идешь впереди своей роты, левой, правой, левой, правой, ритм, ритм приводит тебя в чувство, редеют дома по сторонам улицы, дальше одни тополя, кладбище, еще домик, пашни, отставить песню, и потом — только звук шагов, четверть часа, полчаса, по деревне с песней, меж деревнями только шаг, раз-два-три-четыре, еще час ходьбы, потом напрямик по пересеченной местности, с дороги свернуть налево, через луг к подножию горы, на лугу вода хлюпает под сапогами, колодец с журавлем, с полусгнившей колодой, деревья, лес, осенний, пронизанный солнцем, желтый лес, голые, черные ветки, двенадцать часов, ребята расстегивают верхние пуговицы шинелей, пот течет из-под касок, у кого вода есть, попить дайте, у меня кончилась, ты сердишься, говорил же, чтоб с водой экономней, по условию все колодцы отравлены, дисциплина, дисциплина, сколько раз повторять, солдаты отстают, еле волочат ноги, бурчат, Шебештен, возьмите ящик с боеприпасами, да не отставайте, ты спешишь вперед, начинается новый подъем, снова боль в бедре, что за черт, солнце достигло зенита, Рита, конечно, уже в городе, зашла в этот, как его, о дьявол, хуже нет, чем потеть под холодным ноябрьским солнцем, рубаха прилипла к спине, ты спешишь вперед, давай, давай, ребята, а ребята словно не слышат, еще бы, у тебя снаряжение раза в четыре легче, чем у них, да и ты уже еле ноги волочишь, во рту горечь, пересохшим губам больно, ну, ничего, нажми, ребята, куда, к черту, провалился этот паршивый хутор, ты останавливаешься под деревом, смотришь на карту, прислонясь спиной к шершавой коре, ждешь, пока бредущий мимо солдат пройдет дальше, устало расправляешь плечи, Рита сидит в том поганом эспрессо, наверняка добралась уже, встретилась с этой сволочью, Рита смеется, как умеет смеяться только она, пожалуй, чуть-чуть слишком уж громко, они сидят за столиком, злость кипит в тебе, шевелись, вопишь ты солдату, он как раз взобрался сюда, к твоему дереву, солдат вздрагивает, ты с яростью глядишь ему в спину, ладно, пусть сидят, пусть сидят, плевать, ты снова смотришь на карту, ищешь ориентиры, ручей уже миновали, значит, еще два километра, на улице или на шоссе два километра — пустяк, но в гору, потом с горы, это страшно много, ты опускаешь планшет, вот когда сказались вчерашние сигареты, усталость, еще два километра, кто-то поравнялся с тобой, это последний, другие карабкаются среди кустов выше по склону, солдат, подойдя к дереву, падает на сырую траву, рядом хлопается зеленый ящик с патронами, рядовой Шебештеп, кто разрешил отдыхать, встать, нога, стонет Шебештен, сдергивая с ноги сапог, поправьте портянку, сколько раз говорить, чтоб портянки тщательнее навертывали, Шебештен со стоном стягивает сапог, грязная, пропотевшая портянка падает на землю, на пятке у парня уже лопнула водяная мозоль, рана растерта до живого мяса, ну, возьмите себя в руки, нельзя отставать, говоришь ты решительно, хотя больше всего тебе хочется сесть рядом с ним, еще два километра — и все, черт бы их побрал, эти два километра, сквозь зубы клянет все Шебештен, сдвинув со лба каску, светлые волосы мокрыми прядями прилипли ко лбу, прекратите, Шебештен, и вперед, да поскорее, сидеть только хуже, смотрите, как мы отстали, не пойду, и все, хоть стреляйте, ты уже в ярости, а ты-то вот, думаешь, ты-то идешь, из-за них только и идешь, что, хотите, чтоб я отправил вас к командиру, ты поднимаешь глаза к небу, потому что поднявшаяся из желудка горечь опять жжет глотку, рота, рассыпавшись, карабкается по склону, многие тащатся еле-еле, младшие офицеры торопят солдат, ну, пошли, Шебештен, скоро привал, потерпите немного, ты говоришь это и для себя самого, потом смотришь, как солдат, проклиная все на свете, навертывает портянку на стертую ногу, натягивает сапог, ты помогаешь ему подняться, идешь рядом с ним, Шебештен хромает, каждый шаг вызывает у него на лице гримасу боли, два километра, два километра в таком состоянии, никто не поверит, что это возможно, но что делать, не нести же его на себе, ты чувствуешь, как судорога сводит икры ног, как разит из-под нижней рубахи горячим потом, надо говорить что-то, чтобы поддержать дух в себе и в солдате, нажмем, Шебештен, от этого не помрете, будьте мужчиной, а сам ощущаешь рану у него на ноге как свою, хуже нет такой пытки, сапог в таких случаях жжет раскаленным железом, к твоей усталости словно бы добавляются страдания Шебештена, заражая тебя исступлением, не помрете от этого, ну-ка, дайте сюда ящик, Шебештен опешил, упирается, есть, значит, совесть у парня, это главное, только духом упал с непривычки, но совесть у него есть, давайте, давайте сюда, чего там — и тяжел же он, чертов ящик, его и пустым-то не просто нести, металлическая коробка, узкий ремешок режет пальцы, Шебештен немного приободрился, ковыляет рядом, смотреть больно, как он волочит по траве стертую ногу, по что поделаешь, нельзя об этом думать сейчас, надо добраться до хутора, там бедолага отдохнет, пока что от того дерева прошли всего метров сто, крутой подъем, ямы, торчащие корни, приходится обходить коряги, давай, давай, солдат, он уже дышит с хрипом, останавливается, видно, совсем выдохся, хватается за какой-то сук, сук трещит и ломается, Шебештен падает на траву, ну-ну, встать, солдат, не могу, не могу, эх, так вашу, твоя ладонь мокра от пота, ты поднимаешь его, вперед, вперед, мышцы напряжены до предела, подъем все круче, ты совсем пригнулся к земле, возле самых глаз пучки желтой травы, черные сучья, земля, земля, вперед, Шебештен, давайте руку, парень чуть не плачет, видно, что старается искренне, без обмана, ты закрываешь глаза, надо найти силы, говоришь ты про себя солдату и открываешь глаза, еще немного продвинулись, небольшой участок ровной земли, ну, теперь поднажмем, Шебештен силится сдвинуть ногу, вперед, вперед, нога словно чугунная, наконец сделал шаг, свистящий хрип из груди, еще шаг, секунда, три секунды, ты отдаешь команды лишь взглядом, тело уже обессилено, тут только воля поможет, твоя воля, которой должно хватить и на тебя, и на солдата, волочащего больную ногу, инстинкт велит быть спокойным, а мышцы каждый миг отказываются подчиняться, воля приказывает ногам нести тебя дальше, вновь и вновь приводит в движение мускулы, деревья, запах земли, запах пота, борьба за метры, растянуться на влажной траве, сомкнуть веки, ни о чем не тревожиться, но нельзя, невозможно, если ты сейчас сдашься, если вы сдадитесь сейчас с Шебештеном, значит, все, значит, конец, и это уже навсегда, нет, надо добраться до хутора, привести туда своего солдата, Рита пускай едет к матери, Старик наверняка тут же повернулся бы и ушел, а ты умолял о чем-то, допытывался, у тебя одна задача — преодолеть себя, победить, земля тянет властно, неодолимо, собраться, собраться, нажмем, Шебештен, еще нажмем, деревья редеют, сквозь стебли выгоревшего, пожелтевшего вереска уж видны серые крыши хутора, тебе не хватает воздуха, ящик с боеприпасами с каждым метром все тяжелее, еще шаг, Шебештен, еще шаг, ты обхватываешь его за плечи, и вы, опираясь друг на друга, приближаетесь к поляне — это единственная возможность, воля — единственная возможность преодолевать себя еще целых восемнадцать часов, еще много-много часов подряд, еще шаг, хрипишь ты, еще шаг, Шебештен, рано или поздно, но мы все-таки доберемся.
