служения, чего бы стоил Старик, вся его жизнь, если б он где-то когда-то отступил, испугался, позволил себе ослабеть, оробеть, шесть секунд — это пик тишины, ее взламывает рев моторов, «чепели» снова заведены, двинулись противотанковые 75-миллиметровые орудия, они катятся, брызгая грязью, Рита, Рита, Рита, что же делать, эта секунда — последняя, как отсюда сбежать, нельзя же оставить ее на произвол судьбы, снова судорога в желудке, может, упасть в обморок, или еще что, но тогда попадешь к полковому врачу, ерунда, не думай об этом, тогда уж наверняка не оберешься позора, один за другим ревут «чепели», взбираясь к шоссе, на откос, семь секунд, сейчас прозвучит команда выступать, Рита, что же делать, побежать домой, схватить со за плечи и трясти, трясти, Рита, что же будет с нами, ты видишь, мне уходить, а в тебе все застыло, черт бы побрал это твое упрямство, грузовики воют, орудия крепятся набок на повороте, ты стоишь в свете прожекторов, земля горит у тебя под ногами, как жарко, хоть бы двинулись уже, что ли, идти маршем по грязной дороге, потом через лес, отметка 456, направление северо-восток, неприятель окопался у населенного пункта Ж., а Рита нервно смеется, отталкивает твою руку, как ты не понимаешь, ну как ты не понимаешь, повторяет она, я ни в чем перед тобой не виновна, это самое страшное, самое непостижимое, эту женщину невозможно понять, она, если надо, отчаянно защищается, шипит, словно загнанный в угол дикий зверек, она выдумала себе что-то, якобы это ее право, и защищает свою выдумку всеми силами, протестует, кривит душой, лжет — и даже не прикрывает своего тела, надо было бы запереть ее на замок, смешно, просто смешно, паршивая, идиотская ситуация, интересно, что бы сделал Старик на моем месте, у него-то как оно было, он никогда ни единым словом не обмолвится про свою жену, вообще не любит разговоры про женщин, офицеры в клубе в его присутствии как-то стали рассказывать разные случаи, он тогда поднял сухую, строгую свою руку, смею надеяться, вы не станете обсуждать во всеуслышание, как работают ваши желудки, вы же еще не маразматики, сказал он, сказал вежливо, без оскорбительной интонации, выводы, мол, извольте сделать сами, вот что ты вспоминаешь сейчас, на восьмой секунде, когда последний «чепель» выезжает в ворота и Старик подает команду, ты цепляешься за его голос, раз уж взгляд его так и не удалось поймать, а как он нужен тебе сейчас, его взгляд, ты ловишь голос, что летит над шеренгами, летит над тобой, он пронизывает тебя до подошв, словно молния, пойманная громоотводом, разряд наполняет тебя, сжигая и очищая, ты выбрасываешь вперед левую ногу и трогаешь с места роту, за мной шаго-о-ом! арш! ритмично позванивает оружие, лужа в ямке, крайняя правая шеренга вся ступает точно в нее, это только начало, половина четвертого, сырой холод, темень, отметка 456, на оружии мокрые блики прожекторов, ворота распахнуты настежь, левой, правой, левой, правой, левой, правой, ты бросаешь руку к фуражке, два километра по шоссе, затем поворот направо, та самая тропа среди мокрой осенней листвы, кустарник, торчащие ветки, сапоги то и дело оскальзываются, но ребята еще не устали, ломятся через лес, как медведи, не отставать, отделениям держаться вместе, тебя догоняет Капуш, ты наклоняешь голову, проходя под сухой веткой, на затылке дыхание Капуша, запах мокрой шинели, запах опавшей листвы, камень, кто-то споткнулся, за ним еще кто-то, под ноги смотреть — спасибо этому камню, вот этот твердый голос — он уже твой, привычный солдатам, командирский безличный голос, рабочий голос, в нем нет ни Риты, ни растерявшегося младшего лейтенанта Алексы, правда, голос этот еще не такой, как у Старика, у того приказы совсем не нейтральны, они выражают его личность, ты и этому должен еще учиться, чтобы твоя работа была не просто исполнением долга, но делом жизни, ты опять представляешь себе Старика, которого в темноте не видно, представляешь его планшет, хронометр со светящимся циферблатом, руки с сухой кожей, широкий, спокойный шаг — и сам расправляешь плечи, заглядываешь в лица солдат, это пока только роль, но сейчас эта роль необходима тебе, постель Риты, ее обнаженные плечи, водопад волос постепенно отступают туда, за деревья, рассеиваются, тают, ты ощущаешь в ногах ритм марша, напряжение икр на подъеме, ты чувствуешь свое тело, мышцы, впереди и позади тебя молчаливые шеренги солдат, молчаливо взбирающихся по склону с полной выкладкой, ты слышишь затрудненное их дыхание, ты чувствуешь роту, словно единое тело, часть которого — ты сам, рота движется по намеченному маршруту к намеченной цели, скоро утро, ноябрьское утро, лес скрывает солдат, капли сыплются с поредевших крон, ты ведь любишь лес, в детстве помнишь заповедник под X., на поляне с пятью дубами — деревянная избушка, убежище для лесника и для лесорубов, с земляным полом, внутри слегка пахнет мочой, и все же в избушке уютно, на двери массивный засов, на краю поляны дорога, дядя Янош с телегой, сало на прутике над костром, рыжая лисица в петле среди зарослей папоротника, штабеля бревен на вырубках, бук, вяз, дуб, дикая груша, граб, следы лани, охотничья засада, лесорубы плюют на ладони, трехминутный привал, можно перекурить, от сигареты горечь на языке, дым дерет грудь, ты закашлялся, ну еще бы, сколько выкурил с вечера, солдаты собираются в кучки, в темноте тлеют рои угольков, дождь стал вроде потише, может, перестанет совсем, даже, может, солнце выглянет днем, отметка 456, вышка будет уже видна на фоне серого неба, солнце взойдет в 6.48, до этого еще больше двух часов, к тому времени рота будет уже возле Ж., первый штурм, артподготовка, атака под прикрытием танков, затем, прочесав деревню, преследовать неприятеля, ориентир — усадьба хутора Т., Старик стоит на пригорке, освещает фонариком каргу, свет скользит по блестящему целлулоиду, зеленые, коричневые пятна, черные, красные линии, есть вопросы? господи, он словно и не чувствует дождя, есть вопросы? как бы вы поступили, товарищ майор, вот что хочется тебе у него спросить, вы бы что сделали, если бы ваша жена, вы ведь знаете Риту, вы бы что сделали, светящийся циферблат на хронометре, Старик словно и не чувствует дождя, он стоит на пригорке, солдаты вокруг приглушают голоса, ну, тогда вперед, говорит он офицерам, вы бы как поступили, молча спрашиваешь ты, когда Старик поднимает глаза, он ловит твой потерянный взгляд, случилось что-нибудь, Алекса? — вот так когда-то учитель истории обнял тебя за плечи в коридоре школы после смерти отца, в солнечное июньское утро, у высоких, до потолка, окон, но тогда ты был совсем юным, тебе так нужна была поддержка этой сильной, пахнущей табаком руки, напоминающей руку отца, тогда ты мог еще не стесняться своего страха, растерянности, ты еще боялся того, что ждет тебя в жизни, и мог быть благодарен учителю, ощутив на плечах его руку, и бесчеловечное равнодушие январского сверкающего снега тебе не казалось уже воплощением безнадежного одиночества, но теперь ты взрослый мужчина, офицер, на тебе ответственность за себя, за своих солдат, за свое призвание, и теперь ты не можешь так же легко принимать постороннюю помощь, если хочешь добиться в жизни чего-то, если хочешь стать таким, как Старик, случилось что-нибудь, Алекса? как хотелось бы все рассказать, освободиться немного от напряжения, но, кто знает, может, именно оно-то и нужно тебе, это мучительное напряжение, может, и Старику нужно было в свое время что-то подобное, чтобы стать таким вот решительным, твердым, чтоб излучать силу, огромные светлые окна в коридоре школы, рука историка, пахнущая табаком, подростку нужна была эта рука, чтоб направить его на тропу, которой идут сильные люди, но теперь ты уже не имеешь права ждать помощи от кого бы то ни было, и никогда больше не будешь иметь этого права, до конца своей жизни, прошло время, когда ты мог ее ждать, случилось что-нибудь, Алекса? нет, ничего, товарищ майор, я обдумываю задание, это ложь, конечно, но и правда тоже, а значит, удачная ложь, разум твой все острее с приближением рассвета, Старик изучающе смотрит тебе в лицо, может, он видит тебя насквозь, неужели он и на это способен? — наверняка способен, ты спешишь повернуться кругом, энергично и четко, чтобы он не заметил смущения, торопливости, не заметил, что ты просто спешишь сбежать, ты уже рад, сделав два-три шага, раствориться в предутренней темноте, хоть язык удержал за зубами, думаешь ты, уже кое-что, ты боялся совсем не того, что мучительная твоя, такая унизительная для мужчины тайна откроется всем, Старик не таков, как другие, в его взгляде бы не мелькнуло насмешки, ты просто рад, что выдержал испытание, хоть это оказалось и нелегко, ты и перед солдатами теперь ощущаешь себя увереннее и, чувствуя некоторое уважение к себе, даешь команду выступать, Сабо, возьмите у Нидермана пулемет да глядите под ноги, черт побери, а то нос расквасите, корни всюду торчат — впрочем, это звучит скорей дружески, как-никак мы мужчины, лес полон мужчин, они тащат оружие, пробираются через заросли, спускаются по склону с горы, это тоже не фунт изюма — в полной выкладке, напрягая мышцы плеч и спины, оскальзываясь на мокрой листве, идти вниз, балансируя и отгибаясь назад, это куда трудней, чем взбираться вверх, глубина манит к себе, подталкивает инерция, десять минут — и уже дрожат ноги, напрягаются икры, все мышцы на пределе, а ведь это только начало, возле Ж. предстоит атака, к полудню надо быть у хутора Т., а вечером в горном селении Г., там отдых, три с половиной часа, в девять утра — новое наступление. Нидерман судорожно вцепился в пулемет, он портье, говорит по-немецки и по-французски, манеры у него безупречные, портье он, наверно, отличный, Сабо учится на композитора, Капуш — трамвайный кондуктор, но сейчас все это не имеет значения, все они, как один, солдаты и спускаются вниз по склону, дождь утих, слава богу, задул предрассветный ветер, подхватил терпкий запах умирающих крон и гниющей листвы, аромат лесной земли, может, ветер разгонит тучи, тогда высохнут шинели, сапоги, мы здесь все мужчины, думаешь ты, мы должны идти через мокрый лес, хрустят сучья, ветки хлещут в лицо, слышна беззлобная ругань, подтянуться, подтянуться, не отставать, кто там бренчит оружием, вы не в цирке — первые домики, маленькая деревня на опушке леса, в одном окошке горит свет, чья-то тень на занавеске, забор с почтовым ящиком, на натянутой проволоке звякает цепь, эй, оставьте собаку в покое, подтянуться, подтянуться, две вереницы солдат вдоль проселка, по левой обочине и по правой, сапоги шуршат по траве, пока пройдено всего шесть километров, направление северо-северо-восток, впереди еще тридцать, вереницы теней в брезжущем сером рассвете, на небосводе у горизонта прорезается щель, из нее рвется красный свет, тучи там уже разошлись, проселок упирается в шоссе, дорожный знак, первые просыпающиеся птицы, светает, по обочинам бесконечные цепи солдат, шаг держать не надо, цепи выгибаются, обходя кучки щебня, цепи тянутся, тянутся, тянутся, камушки хрустят под ногами, это твои шаги, их ты должен будешь помнить всегда, помнить пройденные километры, марш-броски, боевые задания,
