Дивертисмент - [14]

– Помнишь, как мы ходили в «В-4»?

– Да, ты еще был в восторге от картин Орасио Батлера.

– Да нет же, я говорю про «В-4», а не про Ван Риеля. Тогда был вечер сюрреалистической поэзии. Монья, кажется, с нами не ходила.

– Конечно, когда где-нибудь происходит что-то интересное, меня никогда не приглашают, – пожаловалась Монья. – А в тот вечер, если не ошибаюсь, дядя Роберто повел меня на вольную борьбу. Был какой-то жутко важный поединок, Карадахьян против не помню кого. Дядя купил мне кока-колу, я ею подавилась и, закашлявшись, выплюнула ее на голову дяденьке, сидевшему ниже нас на один ряд.

– Я вот почему спрашиваю, – пояснил я Лауре, – просто кое-кто из В-4 – мои старые друзья, и я с удовольствием пригласил бы вас в мастерскую одного из них.

– Почему именно нас? – осведомилась Лаура, умевшая мгновенно разобраться в ситуации.

– Потому что вам, по-моему, очень скучно, и мне вас жалко. А еще – потому, что у вас с Моньей, кажется, был столик о трех ножках.

– Ну, предположим, есть.

– Вот и я так думаю. Туда там пригласили одного специалиста по этой части. Есть еще причины, но об этом потом; пока что я бы хотел услышать мнение каждой из вас.

– Господин Инсекто со своими дрессированными морскими свинками! – издевательски продекламировала Монья и показала мне язык. – Я не пойду. Завтра в «ГомОне» будет «Школа сирен» – это пропустить нельзя. А что там за компания?

– Пошли с нами, сама увидишь. Я зайду за вами в девять. А теперь расскажите мне снова про ваши ножницы – что-то я все прослушал… А-а, ну да, кое-что помню. Подождите, это какие были ножницы? Вот эти, что ли? – Взяв ножницы, я прицелился и, прежде чем Монья успела помешать мне, одним взмахом перерезал нитку, тянувшуюся у нее из коробочки. – Так это же проще простого.

Монья разозлилась не на шутку, зато Лаура, отойдя к окну, смотрела на меня с выражением невольного уважения к достойному противнику. Я понял, что в лице Моньи действительно обрету отличную морскую свинку, зато Лауре предстояло с полным правом войти в мир компании, собиравшейся в «Живи как умеешь».

iii

Подробно рассказывать о том, как я подружился с сестрами Динар, нет смысла. Для этого пришлось бы пересказать всю историю нашего совместного (Лауры и моего) обучения на одном факультете. Факультет вообще сыграл огромную роль во всем этом; он стал тем центром, от которого расходились радиусы наших отношений: я – сестры Динар, я – брат и сестра Вихиль – Ренато. С Лаурой я познакомился, когда она еще училась, с Ренато, когда он скрывался от полиции в одном старинном особняке в зале мажордома во время беспорядков сорок пятого года. Вихили уже знали его, они учились на другом факультете, но антифаррелистские настроения сблизили нас и швырнули в один котел общей борьбы. Ренато был невероятно полезен всем нам, особенно его умение держать в руках кисть. Сейчас уже можно признаться в том, что именно он был создателем того огромного транспаранта, который мы водрузили на крыше факультета – не скажу какого, – и этот плакат заставил хохотать весь Буэнос-Айрес. Последовавшее вскоре поражение и пришедший ему на смену период лакейского упадничества заставили нас держаться вместе, но заниматься при этом только самими собой. Это было своего рода формой убивания времени. Мы организовали абсолютно дурацкий кружок «В-4» и обосновались в студии Ренато, прозванной «Живи как умеешь». Нашими кумирами и советчиками поочередно и параллельно друг другу были Флоран Шмитт, Бела Барток, Модильяни, Дали, Рикардо Молинари, Неруда и Грэм Грин. Еще котенком Тибо-Пьяццини чудом избежал участи быть названным Полем Клоделем – нам стоило немалых трудов отговорить Марту от столь неосторожного шага. Пожалуй, не стоит продолжать рассказывать об этом.

На письменном столе была оставлена записка. Крупными буквами на куске картона была выведено: «Громите все a piacere.[24] Буду в десять. Р. Л. Artiste-Peintre[25]». Сусана уже приняла командование на себя, и вдоль одного обожаемого нами пейзажа Пасенсы выстроилась шеренга многообещающих бутылок. Я с гордостью выставил присланную мне друзьями из Годой-Круса флягу с мендосской граппой и предсказал всем, кто осмелится ее вкусить, основательную delirium tremens.[26]

– Инсекто говорил о вас, – обратилась Су к сестрам Динар. – Проходите, вещи можете оставить в моей комнате. Вихили уже там, как всегда – грызутся друг с другом.

Я задержался, рассматривая студию. В отсутствие Ренато Су уже успела привести в подобие порядка его ящики, коробки и всякое барахло. Ренато собирал по улицам самый невероятный мусор и раскладывал находки под стеклянными колпаками. Его знаменитые «Кошачьи экскременты» (несомненное влияние одного из произведений Готфрида Келлера) были главным фетишем студии. Марта обижалась, полагая, что здесь скрыт некий намек на ее персону, и как-то раз вышвырнула шедевр в окно. Ренато выволок ее за волосы в сад и заставил искать произведение искусства. На поиски ушло минут десять проклятий, оскорблений и дерганий за волосы. Кроме тех какашек – в авторстве которых мы сильно подозревали Тибо-Пьяццини, – Ренато собирал шпильки, скрепки и всякие проволочки, чтобы, изгибая, придавать им самые диковинные формы, а также – перышки и прочую дребедень. Су пришлось немало потрудиться, чтобы разложить все по местам, разместить коробки с красками на рабочем столе и сложить последние картины на одном из диванов почти неприметной стопкой. Кроме того, я заметил, что число сидячих мест увеличилось и что маленький столик из спальни Ренато теперь занял место в студии, явно приготовленный в качестве атрибута предстоящего вечера. Бедная Сусана – такая домашняя, такая идеальная хозяйка, которую забросило в эту ежевечернюю бесшабашную преисподнюю. Впрочем, может быть, ее это вовсе и не огорчало, присматривать и ухаживать за Ренато было ее слабостью – скрытая форма адельфогамии.