Дитя слова - [23]

— Батюшки, какой язык! Да пораскиньте же мозгами. Звонили вы или не звонили вчера, просили или не просили, чтобы вам прислали человека снять телефон?

— А-а… почему же вы так прямо не сказали?

— А вы дали мне время? Затрещали про этого вашего Кристофера, как только открыли дверь. Привет. Вы — Кристофер? — обратился он к Кристоферу, появившемуся в этот момент из своей комнаты; в открытую дверь видны были возлежащие Мик и Джимбо. — Меня зовут Лен.

— Это телефонный мастер, — сообщил я.

— Так что у вас тут? Господи Иисусе, вы только взгляните на это, такое впечатление, будто тут побывали ребята из ИРА,[28] настоящий погром, что тут у вас произошло?

— Я вырвал аппарат вместе с розеткой, — сказал я.

— Вырвали? Да уж, точно. Неспровоцированное нападение на бедный маленький беззащитный телефон, который делал свое дело и никому не причинял вреда. Розетка треснула, трубка разлетелась на кусочки. Вы понимаете, что вам придется за все это платить, а? Это ведь, знаете ли, не ваша собственность. Добрая старушка почта только дает вам эти игрушки напрокат. Ай-яй-яй! А сколько бедняг жаждут поставить себе телефон. Преднамеренная поломка отличного, вполне современного аппарата — это же преступление, я сейчас в обморок упаду. Как вы считаете, не мог бы я подкрепиться у вас чашечкой чая?

Я ретировался к себе в спальню. К этому времени Мик и Джимбо вылезли из своего гнездышка. И все четверо отправились на кухню, откуда вскоре до меня донеслись оживленные голоса и звон посуды. Они тотчас образовали сообщество. Только в данном случае классовых различий не существовало. Битлзы, совсем как Эмпедокл,[29] перевернули все понятия. В их возрасте я был неистовым, страждущим солипсистом. Я растянулся на постели и подумал, не заснуть ли мне, пока не откроются пивные. Вследствие какого-то чуда — непонятной задержки в движении необъятной вселенной — не было еще и десяти утра. Ну что ж, тем лучше. Я ведь еще не раздвинул занавесок, и у кровати продолжала гореть лампа. Я выключил ее. Закрыл глаза, и страшные кадры из прошлого автоматически замелькали передо мной. Я, как всегда, постарался найти прибежище в мыслях о Кристел — так иные мои собратья по несчастью обращаются мыслью к Деве Марии. Только сейчас спасительный образ возник передо мной не один, а вместе с другим — Артуром.

В дверь позвонили. Я встал и пошел открывать. И подумал: не индианка ли это случайно? Это была Лора Импайетт.

Появление ее было необычно, но не беспрецедентно.

— Входите, Лора. Квартира забита почти до отказа, однако для вас места хватит.

Вид у Лоры был в высшей степени энергичный и экстравагантный — седые волосы прямыми прядями свисали из-под натянутого на уши берета и лежали на плечах и на спине. Из-под широкого серого пальто торчала твидовая юбка, достигавшая щиколоток.

— Ну, скажу я вам, Хилари, и холодище же на улице. Зима пришла. О, как здесь тепло, о как мило!

— Входите же. К сожалению, единственное место, где я могу вас принять, это спальня. Мальчики заставили всю гостиную мебелью — там просто не повернуться.

Лора прошла следом за мной в затененную спальню. Я включил свет, запихнул ногой кучку одежды под кровать и прикрыл мятым покрывалом мятые простыни и одеяло. Никакого смущения я не испытывал. Почему? Потому, что, подобно святым, был лишен этого чувства? Или потому, что Лора обладала какими-то особыми качествами — благопристойностью, уравновешенностью, душевным теплом? Мне вспомнились слова Томми о том, что Лора «охотится» за мной. Какая ерунда.

— Хилари, а нельзя ли впустить дневной свет? На улице ведь, знаете ли, светло.

— А здесь будет не очень. — Я раздвинул занавески, и серый свет дворового колодца словно марлей затянул окна, так и не проникнув в комнату. — Дождь идет?

— Нет, только собирается, а в общем холодно и довольно ясно. Выключите, пожалуйста, лампу, а то это ужасно. Могу я положить здесь пальто? Кто это там болтает на кухне?

— Кристофер, Мик, Джимбо и некий Лен, телефонный мастер.

— Какие же они молодые. Чувствуешь себя совсем древней.

— Золотая молодежь — юноши и девушки — сгорают, как монтеры-электрики, и превращаются в прах. А вот вы вечно будете молоды. Мне нравится эта юбка колоколом. Вы похожи в ней на Наташу Ростову, только что вернувшуюся после прогулки по Невскому проспекту.[30]

— Глупый милый Хилари.

— Какой приятный вечер был в четверг.

— В самом деле? Я нахожу Клиффорда Ларра немного нудным. Будь мы одни, было бы куда веселее.

— Веселее? А что такое веселье?

— Хилари, не смейте устраивать одну из ваших штук. Я знаю, вы хотите, чтобы я была вам мамочкой, но я не буду.

— Ф-р-р-р!

— Да, хотите. Я понимаю вас куда лучше, чем вы думаете. Я читаю в вашей душе, как в открытой книге. Вы ведете эгоистический, замкнутый образ жизни. Вы боитесь всего нового. А не мешало бы время от времени попытаться сделать что-нибудь и для других, нечего рассчитывать, что все станут нянчиться с вами.

— И однако же вы всегда будете нянчиться со мной, верно? Ну так вытащите меня из моей скорлупы. Схватите и потяните.

Я сидел на кровати. Лора в белой блузке с высоким воротом и коричневой юбке по щиколотку (снаряжение это было явно не для женщины в теле) сидела на стуле с прямой спинкой; ее укутанные твидом колени были в девяти дюймах от моих колен. Я плохо различал ее лицо в сумрачном, словно процеженном сквозь марлю, свете, но я видел, как горят ее карие глаза, казалось, даже слегка увлажнившиеся от отчаянного сочувствия. Ну зачем мне понадобилось своим глупым машинальным легкомысленным подтруниваньем вызывать в Лоре эти чувства? И всякий раз так. Отчаянное сочувствие, невероятный прилив энергии. И однако же вся беда в том, что мне с ней легко. Она меня успокаивает.