Дитя огня и волшебная корона - [31]

Что же касается магической стороны жизни, то Спаркс заставлял меня практиковаться в языке пламени, используя заклинание, с помощью которого мне удалось его спасти, а также несколько других. Ещё заяц стал обучать меня письменности, которая оказалась невероятно сложной. Каждое слово имело свою идеограмму, как в китайском языке, так что не получалось просто сложить слово из букв – его приходилось запоминать.

Это было увлекательнее, чем не использовать магию вообще, хотя обычно именно этим мы и занимались. Долгое время я просто сидел и контролировал дыхание, прислушиваясь к внутреннему «я» и стараясь прочувствовать себя самого. «Итак, Кальван, сейчас я помещу тебя в этот огонь. Хочу, чтобы ты не гасил его. Просто позволь себя омыть». Такие упражнения были даже интересными, но получались неважно.

Я ужа-а-асно расстраивался: хотелось биться головой о стены и жевать побелку. Вместо этого после обеда мы с Дэйвом отправились в библиотеку, потому что по вторникам оставалось свободное время, чтобы заняться домашкой. Минут десять я прилежно выписывал цифры. Потом внезапно прорвало:

– Ненавижу!

Алета, сидевшая неподалёку, погрозила пальцем:

– Кальван, потише можно?

Но тише не получалось. Я психанул. Скомкал записи и выбросил их в окно. Потом сложил учебники в сумку и выскочил из библиотеки.

– Кальван!

Я не обернулся на зов Алеты. Требовалось побыть одному, насколько это вообще возможно, учитывая постоянное присутствие саркастичного говорящего зайца, привязанного девятиметровым невидимым поводком. Я отправился в театр.

Обошёл стороной главный вход, расположенный в коридоре второго этажа на всеобщем обозрении, направился к двери за сценой и громко постучал – два медленных удара, три быстрых и ещё два медленных.

Примерно через минуту оттуда высунулась голова Джоша Райнера.

– Ты?!

Я испугался, что он захлопнет дверь у меня перед носом. Однако театр был для студентов, изучающих искусство, нейтральным местом. Джош мог ненавидеть меня сколько угодно, но перемирие в театре – дело святое.

Поэтому враг просто отпустил дверь и отвернулся. Я, не дав ей захлопнуться, ступил в бархатную тьму главной сцены, где Морган и Лиза, две девушки из группы Роба, занимались танцами. Слева, устроившись в креслах, читали школяры разного возраста. Несколько старшеклассников репетировали на балконе. Дверь в гримёрку оказалась приоткрыта, и Джош за ней скрылся.

Наша школа унаследовала своё здание от некогда богатого среднего технического учебного заведения. Там основное внимание уделялось практическим навыкам учеников, которые не хотели идти в колледж. По неизвестным причинам в школе имелся огромный театр со зрительным залом и гримёркой – практически такими же просторными, как в Университете Миннесоты, куда нас водила Эвелин. Театральный класс – любимое место отдыха после спортзала, правда не такое спокойное.

Я подошёл к сцене, сел на пол и прислонился спиной к стене. По обе стороны располагались специальные панели для передачи воздуха на сцену. Я открыл одну из них, на которой была сломана планка. Панель крепилась с помощью петель, поэтому открывалась, как дверца. Я проскользнул внутрь и закрыл её за собой.

Небольшое пространство под сценой было покрашено в чёрный цвет. Свет туда почти не проникал. Двигаться между нагромождением опор и стульев без фонарика казалось непросто. Но это было моё место, я знал его как свои пять пальцев.

Здесь я выпустил Спаркса. Пространство под сценой, достаточно высокое, чтобы держать там декорации, создавало что-то вроде комнаты для актёров. Сюда можно было спуститься через люк и посидеть в потрёпанном кресле.

Я уселся, а Спаркс отправился исследовать тёмное пространство под сценой. Блаженство! Я был один, действительно один впервые за целую неделю, даже больше. Вынул из рюкзака старый научно-фантастический роман и уткнулся в книгу. У меня в запасе всего полчаса, и на это время я хотел дать мозгам небольшую передышку.

Однако не прошло и десяти минут, как Спаркс вскочил на подлокотник кресла и положил на плечо лапу.

– Что случилось?

– Хочу тебе кое-что показать. Только тихо.

– Уходи.

Я вернулся к чтению. Мордочка Спаркса буквально повисла передо мной:

– Но это важно.

– Ладно!

Я отложил книгу на сумку.

– В чём дело?

– Сюда.

Я последовал за ним вдоль задней стены к углу, где воздуховод перекрывался стальной сетчатой панелью. Раньше она всегда была заперта, но теперь вместо тяжёлого замка высилась кучка пепла.

– Твоя работа? – поинтересовался я.

Спаркс приложил к губам палец и кивнул. Затем шагнул внутрь, жестом пригласив следовать за ним. Мы осторожно забрались в воздуховод. Идти приходилось аккуратно, рассчитывая каждый шаг. Вскоре узкий канал вывел нас наверх. Спаркс показал на решётку и встал на задние лапы. Пришлось составить ему компанию.

Я заглянул внутрь и увидел гримёрку. Хотя она была сильно загорожена столом, я разглядел Джоша. Он стоял перед мольбертом с большим холстом. Мольберт был повёрнут так, что никто из вошедших в комнату не смог бы понять, что именно рисует Джош.

Я тут же пожалел о своём любопытстве. Джош писал автопортрет. Он изобразил себя под проливным дождём в переулке, в рваных джинсах и футболке, прислонившимся к кирпичной стене.