Дитя огня и волшебная корона - [29]

Я был почти уверен, что знаю ответ. Но мало ли.

– Если использовать нужное заклинание, то такое возможно. Но… А где он хранится?

– В шкафу возле маминой комнаты.

– Не в подвале?

Я помотал головой:

– Нет, определённо нет.

Спаркс вздохнул. Он выглядел огорчённым.

– Тогда нет, ваш пылесос не разговаривает. Ни один предмет в твоём доме не заколдован чарами такого масштаба. Я бы это почувствовал. – Он на несколько секунд замолчал. – Жаль. Я знаю, что ты беспокоишься о ней и…

Я чувствовал себя избитым.

– Ты ни при чём. Она всегда была такой. Я… нет, ничего, забудь.

Даже со Спарксом мне не хотелось обсуждать свои чувства и желания защитить маму.

– Слушай, тебе бы тоже не мешало помыться.

Я открыл окно, чтобы Спаркс мог вылезти на улицу и вернуться обратно, а сам зашёл в душевую кабину и включил горячую воду. Когда я закончил мыться и вышел, передо мной на куче свежей одежды сидел абсолютно чистый заяц. Я запустил машинку и оделся. На кухне стояла тарелка с фруктами и сыром. Дверь в кабинет мамы была открыта, как бы приглашая зайти, поэтому я взял тарелку и вошёл.

Мамин кабинет был когда-то самой маленькой спальней в доме. Теперь там стояли два стола и шесть стеллажей с картотеками. Большую часть пространства на рабочем столе занимали три компьютера с пятью мониторами. Мама внимательно изучала огромную электронную таблицу на самом большом мониторе.

Я уселся спиной к двери и засунул в рот кусок сыра.

– Как прошёл день?

– Да-да, это очень близко… – ответила она. – 990 не привязан к аудиту, главным образом потому, что FASB 116 и 117 требуют больших затрат. Поэтому они отражены в отчёте о прибылях и убытках, а не в доходе по программе в 990 году.

– Ты понимаешь, что в этом нет смысла? – заметил я.

– Ага. А вытекающие отсюда расходы означают, что функциональные расходы кажутся завышенными в управлении и администрации, что приведёт к снижению расходов по программе ниже стандартного соотношения.

Я вздохнул, обнял её за плечи и вышел. Мама была настолько сконцентрирована на своей работе, что не слышала ничего вокруг. Я не понял ни слова из её объяснений, хотя знал от её коллег, что она прекрасно справляется со своими обязанностями. Я в этом не сомневался. Мама, несмотря на то что часто выпадала из реальности, являлась одним из самых умных людей, которых я когда-либо встречал.

Спаркс вскочил на тумбочку:

– И часто она так меняется?

– Постоянно. Но знаешь, что хуже всего?

– Без понятия.

– Если я сейчас отчитаюсь ей обо всех событиях дня, то никакой ответной реакции не последует. Будто со стеной беседовал. Кажется, что ни слова не услышала. Однако если я обижусь на такое невнимание, то мама чуть не слово в слово повторит мой рассказ. Несколько раз мы спорили на эту тему – и я всегда проигрывал.

– То есть она всё-таки слушает?

– Не думаю. Во всяком случае, не так, как все. Предполагаю, что информация врезается в её память, обходя сознание. Уверен, если никто не поинтересуется, что сейчас было, она и не вспомнит. Зато когда спрашиваешь, она словно нажимает кнопку умственного воспроизведения. Это сводит меня с ума.

– Это безумие.

Я закатил глаза:

– Как будто я не слышал этого раньше.

Пламя горело, не нанося никакого вреда. Я стоял в середине огненного сада с миллионами цветов и свечей, исполняющих вокруг меня неистовый танец. Преобладали красные и жёлтые оттенки, но были также сине-зелёные и ярко-фиолетовые. Пространство огромного театра Демократической школы расцвело – ад Данте, если в двух словах.

Я стоял на сцене, в самом центре, – звезда пьесы, строки из которой не мог вспомнить, чтобы спасти свою душу. Это было пари: моя душа против пламени. Эвелин сидела в первом ряду, ярко светилась и произносила слова, которые я так отчаянно хотел сказать. Но когда я попытался прочитать по её губам, то понял, что она говорит по-английски, а я понимаю только язык пламени.

Я приближался, пытаясь вникнуть в суть, но оркестровая яма под ногами внезапно превратилась в зияющую пустоту, заполненную той же злобой, что и существо в тоннеле. Оно жаждало, ненавидело и рассматривало меня. Попятившись назад, я споткнулся и упал, ударившись головой о сцену. Огни закружились и разрослись. Показалось, что смогу вырваться.

Откатившись в сторону, я свалился с кровати, приземлившись на руки и колени. Когда я поднялся, то стопы провалились в сажу. Мои сны, связанные с огнём, снова перетекли в реальный мир.

Внимание привлекло тихое шипение, доносящееся из ящика возле изголовья кровати. Я притянул его к себе и заглянул в кроватку, которую соорудил для Спаркса. Заяц дёргался и извивался, как кошка, которой снится кошмар. Я осторожно тронул его за плечо.

Спаркс проснулся, резко поднял голову и посмотрел на меня.

– Твои сны глубоки и темны, как ловушка для неосторожных фамильяров[9].

Он впервые употребил это слово, так хорошо знакомое мне по фантастическим романам.

– Ты теперь фамильяр? И служишь мне, мальчику-колдуну?

– Не совсем. Фамильяр наполовину, поскольку вызов был неполный.

– Но ты видел мой сон. А это?

Я поднял ногу, демонстрируя на стопе сажу.

Заяц несколько раз моргнул, потом лапой коснулся большого пальца на моей ноге.