Я позволяю ему прийти в себя, а потом говорю.
— Я знал, что ты придешь. В конце ко всем приходит наказание, кузен.
Я выдыхаю, затем втягиваю воздух. Я уверен, что этот вдох будет последним для меня. У него вкус сырости и крови, и мира, который никогда не знал света дня. На миг я задумываюсь, какой грех привел меня к концу. Была ли это Никея и тот факт, что продолжал свободно пользоваться своими дарами? Или же это из-за крови, что течет в моих жилах, может деяния моего Легиона, наконец, перешли границы имперской терпимости? Или, в конце концов, наступила новая эпоха, в которой человечество больше не нуждается в чудовищах и героях?
Я отбрасываю эти мысли. Причина не имеет значения, только следствие.
— Все-таки я попрошу тебя еще об одном, — говорю я стоящему надо мной воину. — Я хотел бы в последний раз увидеть свет солнца.
И тогда касаюсь его разума. До этого в его мозг проецировались мои мысли и воспоминания. Теперь я оцениваю его и смотрю его глазами. Я вижу висящий в пустоте Сол и рассеянный свет бесчисленных звезд за ним. Даже после тех унылых лет, что я провел в темноте, он все такой же прекрасный и ужасный, как прежде.
А затем я вижу причину, по которой он пришел за мной.
Я вижу предательство, нарушенные клятвы, смерти сынов от рук их отцов. Я вижу, чем стали теперь представления об Имперской Истине и свете.
Я выхожу из его разума. Он вздрагивает, а палец на спусковом крючке напрягается.
«Неужели это правда? Неужели к этому и в самом деле пришла галактика? И здесь в темноте, в сердце всего, чем я был и всего, чем стал, находится ответ, хохочущий мне в лицо сквозь заточенные зубы».
Космодесантник в сером доспехе долго смотрит на меня, а затем опускает пистолет.
— Я здесь не для того, чтобы судить тебя, Фел Жарост. Это право принадлежит другому.
Я киваю. Я знаю, почему он пришел за мной, и что ждет меня после этого момента. Я увидел это в его мыслях, словно последнюю шутку.
— Поднимись, — говорит он.
