Дитя четверга - [31]

Немало времени провели у прилавка косметики. Когда леди ушли, продавец находился в состоянии нервного истощения.

Они вернулись к Эллисон, опередив Спенсера всего на несколько минут. Быстро срезав ярлыки с ценами, Энн стала укладывать вещи в чемодан. Эллисон оделась в один из только что купленных нарядов – свободного покроя хлопчатобумажные брюки и пышную блузку.

– Надеюсь, ты не возьмешь с собой ту кошмарную отцовскую рубашку?

– Нет. Возьму только эту прозрачную до бесстыдства ночную сорочку, которую ты называешь неглиже.

– Хорошо. Ты всю новую косметику уложила?

– Да.

– Ты уверена? Если будешь в Хилтон-Хеде ходить как чучело, я перестану с тобой разговаривать!

– Да положила я ее! О Господи! – охнула Эллисон, услышав звонок в двери. – Вот и он.

– Открывай дверь. А я пока закрою чемодан, – предложила Энн.

У двери Эллисон на момент остановилась, чтобы перевести дыхание. Однако сердце стучало словно колокол. Удивительно, как могла она, весьма прагматичная женщина, заразиться романтическим энтузиазмом Энн. Эллисон почти уверовала в то, что ей предстоял тайный побег или медовый месяц. Когда она открыла дверь, вид Спенсера отнюдь не рассеял этого предположения. Голубые глаза буквально раздели ее.

– Привет!

– Привет.

Он вошел, но вдруг остановился, увидев Энн. В новом наряде, с распущенными волосами, со следами косметики на лице, Эллисон была как две капли воды похожа на сестру. Спенсер несколько раз поочередно посмотрел на девушек, затем улыбнулся, заключил Эллисон в объятия и от души поцеловал ее.

– Готова? – спросил он, отрываясь наконец от нее.

Энн уперла руки в бока и спросила:

– Каким образом вы различили нас, учитывая, что Дэвис заглотил наживку вместе с леской и грузилом?

Они посмеялись над ней, хотя смех Эллисон был несколько натянутым и нервным. Поцелуй Спенсера лишил ее способности вести непринужденную беседу.

– Я сама позвонила доктору Хайдену, – сказала Эллисон, пытаясь придать своему голосу твердость.

– Я знаю. Он сказал, что разговаривал с тобой.

– Вы тоже звонили ему?

– Я хотел, чтобы у тебя не осталось ни малейшей возможности для отступления.

– Я бы ей этого все равно не позволила, – вмешалась Энн. – Чемоданы готовы. – Она кивнула головой в сторону спальни.

Через пятнадцать минут, обнимаясь на прощание с сестрой, Энн шепнула ей на ухо:

– Не говори «нет», что бы тебе ни было предложено.

Эллисон оказалась в машине рядом с человеком, которого знала меньше недели, и ехали они к океану, чтобы оказаться вдвоем на яхте с единственной целью – заниматься любовью.

– Мне нравится твой наряд, – любезно сказал Спенсер, явно для того, чтобы поддержать разговор.

– Спасибо.

– Новый?

– Да.

– И волосы просто великолепны.

– Спасибо.

– Воздух из кондиционера не слишком холодный?

– Нет.

– Похоже, кроме односложного ответа мне сегодня ничего не дождаться.

Эллисон посмотрела на Спенсера, увидела лукавый блеск в его глазах и смущенно засмеялась.

– Прошу прощения.

– Великолепно! Уже прогресс! Целых два слова! – Он положил руку на ее бедро. – Ты собираешься всю дорогу так сидеть?

– А как я должна сидеть?

Он ласково притянул ее к себе. Она подвинулась к нему, так что теперь они прижимались друг к другу. Спенсер обнял Эллисон за плечи и погладил ее шею.

– Окажи мне любезность, – сказал он.

– Какую?

– Положи ладонь мне на бедро. Она ожидала, что он попросит: «Взгляни на карту дорог», «Включи радио», «Защелкни свою дверцу» или что-либо в этом роде, но никак не «Положи ладонь мне на бедро». А поскольку убедительного контраргумента сразу не нашлось, пришлось его просьбу выполнить.

На нем были дорогие голубовато-серые брюки из мягкой ткани. Бедра, казалось, отлиты из железа. У нее появилось искушение погладить внутреннюю сторону его ноги. Однако ее рука осталась неподвижно лежать на месте.

– Спасибо, – промурлыкал он и оторвал взгляд от дороги, чтобы ткнуться носом ей в ухо.

Спенсер начал рассказывать о своем детстве, о родителях, о дружбе с Дэвисом, об учебе в колледже и о тех видах спорта, которыми занимался. Голос успокаивал и убаюкивал, и Эллисон почти привыкла к ласковым прикосновениям мозолистых пальцев.

Вдруг он сказал:

– Знаешь ли ты, как действует на меня мысль о том, что всего каких-нибудь шесть дюймов от кончика моего пальца до маковки твоей груди?

У Эллисон перехватило дыхание.

– Энн не позволила мне надеть сегодня лифчик.

– Уж не знаю, благодарить ли ее или ругать. Ведь это мука. Сладостная, утонченная, но тем не менее мука.

Спенсер убрал руку. А Эллисон испытала сложные чувства. Ей нравились его ласки, но этого было мало – она стала воспринимать ласки как неизбежные и необходимые. Но не следовало забывать, что этот роман носит временный, преходящий характер.

Он взял ее ладонь, которая все еще лежала у него на бедре, поднес к губам и поцеловал в чувствительные подушечки, отчего у Эллисон сладостно засосало под ложечкой, затем снова положил к себе на бедро, на сей раз повыше, и прижал ладонью.

Если появлялось желание, они останавливались. На одной из остановок выпили кока-колы и съели пакет арахиса, на другой купили мороженое. Лизнув мороженого, они целовались. Затем снова лизали и снова целовались. Пока не запутались в том, что идет в какой последовательности. Смеясь, Спенсер стал промокать ей бумажной салфеткой подбородок, на котором остались следы шоколада.