Дисциплинарный санаторий - [40]

Санаторные pleasures — эрзац-удовольствия. Они неглубоки и неинтересны. Часть удовольствия августовских отпусков исчезает уже от массовости этого pleasure. Миллионы Винстонов и Джулий отправляются в отпуска одновременно, миллионы их окунаются одновременно в Средиземное море. Отпуск есть временное, жестко регламентированное освобождение от строгого распорядка фермы. И миллионер, арендовавший для семейного отпуска остров, и рабочий, и старуха-туристка, которую, спешно вынув из самолета, везут в автобусе вдоль увеличенных цветных иллюстраций из журнала «Нейшнл Джеографик» — пейзажей Рима, Парижа и Греции,— предаются «бедным» развлечениям. С острова лишь вчера съехала семья предыдущего миллионера (служители едва успели разгрести граблями песок пляжей), у рабочего и старухи нет времени потрогать пейзажи и руины, пожить чуть-чуть рядом с ними, автобус катит, не останавливаясь. (И напротив, бродяга, скажем, из Скандинавии, добравшийся до Афин и спящий в тени старых камней, испытывает удовольствие куда более высокого сорта, потому что он имеет смелость, живя в санаторном обществе, не быть санаторным животным. Но многие ли имеют смелость быть бродягами, да еще такими подвижными?)

Синема исправно служит поставщиком эрзац-развлечений с 18 декабря 1895 года, с первого сеанса братьев Люмьер в Париже. Одряхлев со временем, сам принцип иллюстрации упрощенных сюжетов движущимися картинками поставлен сегодня под сомнение. Синема, кажется, перестало удовлетворять усложнившиеся требования испорченных телевидением граждан санатория. Но синема всегда было эрзац-удовольствием и редко подымалось до уровня art.[111] Упрощенное намеренно, по сути своей оно мало приспособлено для передачи сложных чувств. В своих лучших проявлениях синема сентиментально, и только. Карикатура на жизнь, синема, так же как и теле и спортивно-стадионные зрелища, предполагает неподвижного наблюдателя: он наблюдает, но не участвует. В зале синема и на стадионе он (в разной степени) участвует лишь в коллективной реакции — индивидуально добавляет к эмоциям коллектива зрителей.

С появлением теле это участие и вовсе сделалось анонимным. Телезритель обыкновенно располагается пред ящиком один или лишь в кругу семьи. Подобно voyeur[112] — разглядывающему чужую жизнь через замочную скважину или незанавешенное окно, он наблюдает, в то время как драма его собственной жизни не свершается, она остановлена. Отрицать pleasure of voyeurism невозможно, однако, если мы вспомним, что voyeurism — «грех», характерный для стариков преклонного возраста (потерявшие, например, способность делать любовь, они обожают наблюдать, как это делают другие), то невинная страсть миллионов становится похожей на болезнь бессилия — импотентность. Однако, поскольку телереальность все же много ярче ежедневной санаторной реальности среднего гражданина, он предпочитает ее. Телереальность — заменитель жизни. Средний гражданин Франции заменяет 108 минут своей жизни телереальностью, крайность — coach-potato[113] в Соединенных Штатах — 600 минут. Кстати упомянуть здесь, что теле — самое эффективное развлечение и в тюрьмах санаториев.

Уже древние римляне знали ставшее с тех пор банальным, что People требуют хлеба и зрелищ. На таоистской стеле XIII века читаем слова Чингис-хана: «Я смотрю на народ как на очень маленького ребенка». Обыкновенно «очень маленький ребенок» обращается к зрелищам только после насыщения хлебом. В современном варианте «хлеб» представлен лозунгом Prosperity. Небывалое (а оно небывалое!) prosperity санаторных государств — единственное в своем роде историческое явление. Если существование рабовладельческих обществ поддерживалось и обеспечивалось трудом рабов, феодальных — трудом крестьян и ремесленников, существование индустриального общества обеспечивалось трудом наемных рабочих и эксплуатацией машин, то санаторное общество, получив в наследство от индустриального и труд наемных рабочих, и машинную армию, добавило к этим силам третий компонент: алчную эксплуатацию Земли. Ее позволили осуществить в широком масштабе научные открытия и изобретения.

Отрицать prosperity санаторных обществ немыслимо. Утверждать аморальность, зло prosperity — глупо. Сегодня невозможно критиковать consumer society[114] с позиции морали (как это делало хиппи-движение в 60-е гг.), взывая к духовности санаторных населений, пытаясь разбудить эту якобы спящую в них духовность и призывая их обратиться взамен consumerism[115] к самоусовершенствованию. Иллюзий по поводу природы человека сегодня куда меньше, чем было в 60-е годы. Мы знаем сегодня благодаря генетике, что биологическое неравенство человеческих существ предусмотрено Природой. Благодаря психологии мы знаем, что характеристику предположительного СРЕДНЕГО человеческого существа невозможно выписать в терминах морали или средневековых понятий Добра и Зла. Количество «духовности», сознания (и если хотите, «Добра») в обыкновенном, среднем человеческом существе всегда будет недостаточно, чтобы одержать победу над его же банальной алчностью, ленью и стремлением к полусонному существованию. Страсть к потреблению, даже в самых нелепых, крайних формах, не есть негативно-позитивная категория. Всего-навсего следует признать, что радости потребления заменяют (и с успехом) большинству человечества удовольствие борьбы за жизнь и более сложные, интеллектуальные радости. Признать справедливое неравенство и успокоиться. Поверить глазам своим — тому, что было ясно уже в детском саду и от чего, упорно работая вдвоем, отучили имеющего очи