Рабочие одобрительно смеются.
— В точку!.. — поддержал Василий Егорыч.
— Давай, морячок, крой на все сто!.. — гаркнул костыльник.
— Кто этот кривоглазый Демосфен? — спросил Марков инженера Стрельского.
— Что вы, Марков, неужели не узнаете? Это знаменитый пират Биль Боне.
— Ищи да обрящешь! — издевательски крикнул костыльник. — У себя в штанах поищи!
— Молчи, дура! — цикнул на него Василий Егорыч. — Не снижай революционного настроения.
— Слушай сюда! — крикнул Степан Рузаев. — Имя этого кореша, — обратился он к рабочим, — еще не гремит в промышленном мире, но шарики у него варят, и Московский комитет поручает ему обеспечить вас всем необходимым для ремонта броневиков!..
Зворыкин спрыгнул вниз. Его окружают рабочие.
— Все необходимые материалы у вас под боком — на складах железнодорожных мастерских, — объявил Зворыкин.
В ответ — смех, улюлюканье.
— Открыл Америку!..
— Эва, какой шустрый!..
— Ходили мы туда, Алеха, все пороги обили, — грустно сказал Василий Егорыч. — Да они как собаки на сене: сами не пользуются и другим не дают.
— Значит, плохо просили, — сказал Зворыкин. — Без души.
— Еще как просили-то!.. Умоляли, можно сказать… Так они нас с Каланчой взашей вытолкали!
— Просить надо с подходцем — дело тонкое!.. На сознательность брать. Вот увидите, мне они не откажут…
…Вечером к ремонтным мастерским Казанской железной дороги подкатил пустой товарный вагон. Проехав мимо наружного поста, он остановился возле складских помещений. Из вагона выпрыгнул Зворыкин, направился к сторожу.
— Здорово, служба! Кто сказал: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»?!
Сторож растерянно заморгал.
— Знать надо своих учителей, — заметил Зворыкин и тут же, зажав сторожу рот, повалил его на землю.
Из вагона посыпали рабочие автозавода, устремились к складским помещениям.
Наружный пост. Часовой мирно покуривает цигарку.
Со складского двора катится тот же «порожний» товарный вагон. Часовой откинул шлагбаум, пропустил вагон. И вдруг, спохватившись, заорал: «Стой!» — и выстрелил в воздух.
По длинному коридору знакомый нам сторож ведет Зворыкина. Распахнулась дверь, и Зворыкина втолкнули в комнату, где за письменным столом сидит Кныш. От его моряцкого вида не осталось и следа. Он весь закован в кожу, его сильный, сухой торс перекрещен командирскими ремнями.
— Послушай, Кныш, когда кончится эта буза? — по-свойски накинулся на него Зворыкин. — Долго мне еще тут торчать? Дела не ждут!
Кныш ответил словно издалека:
— Вы уже довольно натворили дел, гражданин Зворыкин.
— Ты что, с ума спятил? Подумаешь, начальство! Меня не запугаешь!..
— Молчать, мародер! Не в кубрике! — Кныш тяжело опустил кулак на столешницу. — Снюхался с классовым врагом и сам стал сволочью!..
— Белены объелся? — Что-то растерянное появилось в голосе Зворыкина. — Я ваших железнодорожных жлобов по-хорошему просил: отдайте металл. Но они ж!..
— Людей расстреливают за мешок пшена, — перебил Кныш.
— Ты меня с мешочниками не равняй! — вскипел Зворыкин. — Хватит дурочку строить, я к начальству пойду.
— Слушай, Зворыкин, — презрительно говорит Кныш, — у начальства есть другие заботы, чем с купеческими зятьками валандаться.
— Вот что! — Рот Зворыкина дернулся в волчьей усмешке. — Тогда понятно… небось сам на мое место не прочь? Думаешь, не видел, как ты на нее зенки пялил?
Рука Кныша непроизвольно рванулась к пистолету, но огромным усилием воли он сдержал себя, заставил свой голос звучать спокойно.
— Я думал, в тебе пробудится классовая совесть, но черного кобеля не отмоешь добела. Ты был бойцом и товарищем, но ссучился возле купчишек, перерожденец ты, анархиствующая сволочь. Таким не место ни в революции… ни в жизни…
…И снова ведут Зворыкина по длинному, пустынному коридору. И с мертвым звуком захлопывается дверь подвала.
…Кабинет Кныша. Саня Зворыкина и Кныш. Лицо Сани мокро от слез; взволнованный встречей, Кныш старается быть особенно официальным.
— Я не верю! — в отчаянии говорит Саня. — Вы не поступите так!
— При чем тут я, Александра Дмитриевна? — пожимает плечами Кныш. — Закон… Ваш муж совершил тягчайшее преступление: он ограбил железнодорожный склад, похитил тонны железа, стали…
— Не для себя же!..
— Это не имеет значения. Поймите: если мы не накажем Зворыкина, какой пример мы подадим? Как защитим мы наше молодое неокрепшее государство от бандитов, жуликов, расхитителей всех мастей?..
— Не говорите так!.. Это ваш друг!..
— Тем более я не имею права быть снисходительным!
— Господи!.. Кныш, миленький!.. Да как же так? — Саня рыдает. Она подходит к Кнышу и, едва ли сознавая, что делает, хватает его за руки.
В страшном смятении Кныш отдергивает руки.
— Что вы, Александра Дмитриевна, как можете вы плакать. Из-за него? Он вас не стоит… Посмотрите на себя и на него! — горячо говорит Кныш. — Вы чистая, светлая, а он… Он весь в этом своем преступлении. Жадные, загребущие руки, готовые схватить все, что плохо лежит. Он так же схватил и вас, походя, почти не замечая, что делает…
— Кто дал вам право так говорить? — оскорбленно спросила Саня.
— Я выстрадал это право… Послушайте, Александра Дмитриевна, я знаю одного человека, он не чета Зворыкину, прямой, цельный во всем…
