Дипломатия - [405]

. Однако односторонние сокращения подобных масштабов являются свидетельством либо признаком исключительной уверенности в себе, либо признаком исключительной слабости. На данном этапе развития уверенность в себе вряд ли была свойственна Советскому Союзу. Подобный жест, уму непостижимый на протяжении предшествующих пятидесяти лет, явился также конечным подтверждением первоначальной версии теории «сдерживания» Кеннана: Америка создала для себя «позицию силы», и Советский Союз распадается изнутри.

Государственные деятели нуждаются в удаче точно так же, как нуждаются в добром совете. А фортуна просто не улыбнулась Михаилу Горбачеву. В тот самый день, когда он произносил в ООН столь драматическую по содержанию речь, ему пришлось прервать свой визит в Америку и вернуться в Советский Союз. Опустошительное землетрясение обрушилось на Армению, отвлекая на себя газетные заголовки, в иных обстоятельствах освещавшие бы столь судьбоносный отказ от гонки вооружений.

На китайском фронте никаких переговоров по контролю Над вооружениями не велось, да Пекин и не проявлял к ним должного интереса. Китайцы вели традиционную дипломатическую деятельность и отождествляли ослабление напряженности с тем или иным политическим урегулированием. Горбачев начал делать шаги навстречу Китаю, предложив переговоры по улучшению взаимоотношений. «Мне бы хотелось заявить, — сказал он в речи во Владивостоке в июне 1986 года, — что Советский Союз готов в любое время, на любом уровне обсудить с Китаем вопросы дополнительных мер по созданию атмосферы добрососедства. Мы надеемся, что граница, разделяющая — я бы предпочел сказать, объединяющая нас — вскоре станет линией мира и дружбы»[1043].

Но в Пекине не существовало «психиатрической» школы дипломатии, готовой отреагировать на изменение тона. Китайские руководители выдвинули три условия улучшения отношений: прекращение вьетнамской оккупации Камбоджи; вывод советских войск из Афганистана; а также удаление советских войск с китайско-советской границы. Эти требования не могли быть выполнены немедленно. Они, во-первых, требовали согласия советского руководства, а затем продолжительных переговоров до возможного претворения в жизнь. Горбачеву потребовались добрых три года, чтобы добиться достаточного прогресса по каждому из этих китайских условий. Это побудило несговорчивых мастеров торга в Пекине пригласить его туда и обсудить с ним вопросы общего улучшения отношений.

И опять Горбачеву не повезло. Когда он прибыл в Пекин в мае 1989 года, студенческие демонстрации на площади Тяньаньмынь развернулись во всю мощь; церемония его встречи прерывалась протестами, направленными против хозяев. Выкрики протестующих были позднее слышны даже в комнате переговоров Великого зала народов. Мир внимательно следил не за деталями отношений Пекина с Москвой, но за драматическим стремлением китайского руководства удержать за собою власть. Скорость развития событий вновь лишила Горбачева резерва времени, чтобы приспособиться к ним.

За что бы Горбачев ни брался, перед ним вставала одна и та же дилемма. Он пришел к власти, имея против себя беспокойную Польшу, где начиная с 1980 года «Солидарность» стала еще более мощным фактором. Подавленная генералом Ярузельским в 1981 году, «Солидарность» вновь появилась на сцене как политическая сила, которую Ярузельский более не мог игнорировать. В Чехословакии, Венгрии и Восточной Германии господству коммунистических партий был брошен вызов со стороны групп, требующих больше свободы и ссылавшихся на «третью корзину» соглашений Хельсинки, касающуюся прав человека. А периодические заседания Европейского совещания по безопасности не давали этой теме уйти в песок.

Коммунистические правители Восточной Европы столкнулись с головоломкой: чтобы снять с себя внутриполитическое давление, они вынуждены были проводить более национально-ориентированную политику, которая, в свою очередь, требовала утверждения собственной независимости от Москвы. Но, поскольку они воспринимались собственным населением как марионетки Кремля, националистической внешней политики было недостаточно, чтобы успокоить собственную общественность. Коммунистические лидеры вынуждены были, чтобы компенсировать отсутствие к себе доверия, демократизировать внутренние структуры. И тут же стало очевидным, что Коммунистическая партия, пусть даже она все еще контролировала средства массовой информации, не была создана для демократического соревнования, будучи инструментом захвата власти и удержания ее от имени меньшинства. Коммунисты знали, как управлять при помощи тайной полиции, но не знали, как это делать при помощи тайного голосования. Коммунистические правители Восточной Европы, таким образом, попали в порочный круг. Чем более националистической становилась их внешняя политика, тем сильнее становились требования демократизации; чем большей степени достигала демократизация, тем сильнее становилось давление в направлении их смещения.

Советская головоломка оказалась еще более неразрешимой. Согласно «доктрине Брежнева», Кремль обязан был бы задавить потенциальную революцию, зреющую среди сателлитов. Но Горбачев не только не годился по темпераменту для подобной роли, но подорвал бы этим всю свою внешнюю политику. Ибо подавление Восточной. Европы укрепило бы НАТО и китайско-американскую коалицию де-факто, а также ускорило бы гонку вооружений. Горбачев во все большей степени оказывался перед дилеммой политического самоубийства и медленной эрозии собственной политической власти.