Дипломатическое развязывание русско-японской войны 1904-1905 годов - [9]
Так был понят демарш Лэнсдоуна Ламсдорфом (который, конечно, не знал, что, когда все уже совершилось, Лэнсдоун поспешил подчеркнуть, однако, что Делькассэ тут оказал услугу "лично ему", а не кабинету): можно попытаться "изолировать" Японию в дальнейших токийских переговорах! Но и то, что теперь же сообщил в Париже Мотоно, гнало ветер в тот же парус: "затруднения" у Японии с Россией в части Кореи уже устранены (признание Россией "экономических интересов Японии, отказ Японии от укрепления корейских берегов"); что же касается Маньчжурии, то Япония просит только обязательства "в будущем не наносить ущерба торговым трактатным правам Японии". Если дело только в этом, Ламсдорф обещал тотчас же доложить царю. И Делькассэ мог констатировать у него "действительное желание мирным путем покончить разногласие с Японией" +45.
Все аранжировано было в Париже так, как будто "новый курс" даже и не оспаривался ни в Лондоне, ни в Токио. Но теперь и самый "новый курс" как-то расползался по швам. Николай был совсем разлучен с безобразовской шайкой; балашовские лесные операции на Ялу явственно пришли к финансовому краху; посланный к Алексееву самим Безобразовым генерал Вогак и тот констатировал полный развал дела; Алексеев никак не соглашался выполнить требование Безобразова о "передаче" КВЖД, Русско-Китайского банка и его предприятий компании Безобразова, очевидно понимая, что эта авантюра затеяна в отсутствие Николая самим Безобразовым. В результате Ламсдорф в Париже производил впечатление человека, который "все еще способен оказывать полезное влияние на царя". Сам же Ламсдорф впоследствии рассказывал, что именно после Дармштадта "царь не относился с прежней горячностью к делам Дальнего Востока" и на замечание, что "вопрос о войне и мире может уйти из его рук", Николай ответил Ламсдорфу: "Тогда надо повесить Безобразова" +46.
С Николаем, однако, приходилось "serier les questions" (решать вопросы не сразу, а в очередь). На первом месте и тут оказалась Англия. Инструкция Бенкендорфу была дана Ламсдорфом лично теперь же в Париже, и тот (после трехмесячного отсутствия в такое время!) явился к Лэнсдоуну 7 ноября, "готовый приступить к совместному изучению вопросов, интересующих обе стороны", но он "держался общих мест, и пока мы ничего не уточнили" (жаловался Лэнсдоун 11 ноября). Бенкендорф, не знавший даже о вторичной оккупации Мукдена, мог только сослаться на "особливое" положение, созданное наместничеством. Но "как же мы можем прийти к удовлетворительному соглашению с министерством иностранных дел, внутри которого работают два самостоятельных и, может быть, враждующих влияния?" - спросил Лэнсдоун. Бенкендорф спохватился и "многозначительно сказал, что, по его мнению, это уже пройденная фаза". Разговоры все же продолжались, и в течение месяца "по разным вопросам, стоящим между Россией и Англией", полностью успел изложить свою точку зрения Лэнсдоун, а 22 декабря между Ламсдорфом и английским послом в Петербурге Ч. Скоттом было установлено, что теперь очередь будет за Россией. Но так как Бенкендорф предполагал приехать в Петербург за подробными инструкциями только к новому году, то Скотт напомнил Ламсдорфу, что английский парламент соберется 2 февраля 1904 г. Таким образом, английские переговоры на первых порах пошли было параллельно с японскими, но вскоре затем, скрестившись с ними, продолжались уже как необходимая составная часть переговоров с Японией, а не как средство ее изоляции +47.
Дискуссия в Токио должна была возобновиться на другой день после парижских бесед, так как японский ответ на русские предложения был дан 30 октября. Но Розен заявил, что содержание ответа "превышает данные ему инструкции", и ограничился передачей его текста своему правительству. Японцы вновь требовали признания "неприкосновенности" Китая и своих трактатных прав в Маньчжурии (ст. 1 и 9); в Корее они приняли "зону" в 50 км от корейско-маньчжурской границы в обе стороны и отвергли первую часть ст. 5 русского проекта о "неиспользовании" Кореи "в стратегических целях". Для Розена камнем преткновения был по-прежнему маньчжурский вопрос.
Японские предложения были пересланы в Дармштадт, когда Ламсдорф только что направил Николая в английский фарватер. Затем Николай (4 - 5 ноября) попал в объятия Вильгельма в Висбадене, где "новый курс" и безобразовщина вообще почитались лучшим средством развязать войну и где было сделано все, чтобы подновить у Николая впечатление, что "Вильгельм так был дружески расположен ко мне и к России, как никогда". Из Висбадена Ламсдорф двинулся в Петербург, а царь - в Скерневицы, где и прожил месяц, недосягаемый для своих министров в связи с болезнью жены (до 5 декабря). Японские предложения были возвращены Николаем на рассмотрение Алексеева и Розена, и дело совсем выскользнуло из рук Ламсдорфа. На все запросы из Токио он мог только отвечать, что "пока Китай все еще настаивает на своем отказе" от переговоров о "гарантиях", "Россия не может прийти ни к какому соглашению с третьей державой о Маньчжурии", что русский ответ "обсуждается", что царица больна и т.п. Одновременно Алексеев, видимо, решил еще раз понудить Китай к переговорам, и через посредство того же Делькассэ на китайское правительство было оказано соответствующее давление в Пекине, результатом которого было возрождение и в Париже надежды на "возобновление переговоров с Китаем". Англо-французские рычаги, как видим, каждый по-своему, поднимали шансы "нового курса", - и по приезде в Петербург Николай дал распоряжение "продолжить переговоры" в Токио на основе предложений, средактированных Алексеевым. А они снова касались только Кореи, и уступка была сделана лишь относительно соединения железных дорог и выпущена ст. 7 о незаинтересованности Японии в Маньчжурии. Это хотя и являлось уступкой, но далеко еще не было тем, что как будто наметилось у Ламсдорфа в Париже.
В книге впервые публикуются лекции выдающегося русского историка А. Е. Преснякова (1870–1929), прочитанные в Санкт-Петербургском университете в 1910/1911 и 1911/1912 учебных годах. Они посвящены истории Северо-Восточной Руси и Московского государства. Книга важна как с исторической, так и с историографической точки зрения, поскольку освещает существенный этап в научной эволюции автора и развитии российской исторической науки. Предназначена для специалистов по истории Древней Руси и всех интересующихся отечественной историей.
В ряду других книг, посвященных времени становления древнерусского государства, книга Бориса Романова стоит особняком. В центре внимания здесь не борьба князей за власть и не военные походы, а жизнь обычного человека от рождения до смерти со всеми ее невзгодами и радостями, мытарствами и раздумьями — словом, повседневный быт. Этот человек многолик: перед нами целая галерея — князья, дружинники, духовные отцы, челядь, смерды, холопы… В самые затаенные уголки русской жизни заглядывает автор и в результате создает широкую картину нравов домонгольской Руси, основанную на тщательном анализе письменных источников XI — начала XIII века.
Среди великого множества книг о Христе эта занимает особое место. Монография целиком посвящена исследованию обстоятельств рождения и смерти Христа, вплетенных в историческую картину Иудеи на рубеже Новой эры. Сам по себе факт обобщения подобного материала заслуживает уважения, но ценность книги, конечно же, не только в этом. Даты и ссылки на источники — это лишь материал, который нуждается в проникновении творческого сознания автора. Весь поиск, все многогранное исследование читатель проводит вместе с ним и не перестает удивляться.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Первая мировая война, «пракатастрофа» XX века, получила свое продолжение в чреде революций, гражданских войн и кровавых пограничных конфликтов, которые утихли лишь в 1920-х годах. Происходило это не только в России, в Восточной и Центральной Европе, но также в Ирландии, Малой Азии и на Ближнем Востоке. Эти практически забытые сражения стоили жизни миллионам. «Война во время мира» и является предметом сборника. Большое место в нем отводится Гражданской войне в России и ее воздействию на другие регионы. Эйфория революции или страх большевизма, борьба за территории и границы или обманутые ожидания от наступившего мира — все это подвигало массы недовольных к участию в военизированных формированиях, приводя к радикализации политической культуры и огрубению общественной жизни.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.