Дипендра - [17]

Я вдруг почему-то вспомнил, как первый раз взбирался наверх по канату в школьном спортзале. Я был в тонких сатиновых «трениках» и с каждым моим подтягиванием наверх канат ребристо и ласково трогал меня там, между ногами. И чем выше, тем слаще и слаще. От высоты и от нарастающего и нарастающего в моем теле сладостного чувства у меня закружилась голова. Снизу на меня восторженно смотрели девочки. Почти под самым потолком меня настигла сладостная судорога, я едва не отпустил руки. Так первый раз в жизни я испытал оргазм.

20

Мы вышли на улицу, но такси, заказанного yellow cab, почему-то не было.

– Черт бы их всех разодрал, – выругался Дипендра.

В свете фар черная белка перебегала дорогу перед одиноко несущимся грузовиком.

– Господи, а Ты хочешь, чтобы мы туда поехали? – захохотал голландец, закидывая свое голое лицо, в глазах его отразились иглы. – Тебе проще, – продолжил он, обращаясь теперь к Дипендре. – У тебя религия, ритуал, все схвачено – что и как. А вот мне, когда придет час, что мне выбирать? Чем ваш индуизм, ты прости, конечно, – он пьяно покачнулся, – лучше иудаизма или ислама? А у нас вот – христианство, да и то не одно, а несколько – католики, протестанты, – он стал загибать свои волосатые пальцы. – православные опять же, – он ткнул указательным и в меня, хотя я и не был крещен. – А еще, понимаешь, шаманы, опять же, там со своими духами предков. Кому верить? Кого выбирать, когда я буду того эт-та… гоп-гоп, – он сделал какой-то странный жест, – копыта, короче, откидывать? Не-ет, ты скажи мне, дорогой Дипендра!

Он взял принца за пуговицу и притянул к себе, пьяно обняв. Ноги его подкосились и голландец буквально повис на шее у Дипендры.

– Ну, ну, Крис, держись, – сказал принц, еле успевая подхватить голландца, а не то бы тот непременно обрушился на асфальт. – Ты же естествоиспытатель.

Голова Криса мягко и непредсказуемо ходила из стороны в сторону, как на шарнире. Принц кивнул мне, чтобы я помог ему посадить приятеля на бордюр.

– Так как они меня поделят эти ваши Иисусы, Будды, Магометы, Шивы? – снова заскрежетал зубами Крис. – Или мне опять надо будет выбирать самому, какой дорогой спускаться в Чистилище? Не-ет, они и после смерти будут раздирать меня на куски!

Он вдруг пьяно захохотал, неожиданно откидываясь спиной назад, на тротуар. Я испугался, что он разобьет себе голову, ударившись затылком, но у него, похоже, была крепкая скорлупка. Голландец словно бы и не заметил удара. Мне показалось, что я услышал странный, звонкий какой-то звук, как будто внутри его головы была спрятана музыкальная шкатулка. Крис продолжал остервенело и даже как-то жестоко хохотать. Рот его был широко раскрыт, я видел темные серые пломбы и рядом золотые блестящие коронки. Страшный и глубокий был этот его рот. Голландец непроизвольно выдул слюнной радужный пузырь и вдруг, будто бы нарочно разрушая его пленку, глубоко закашлялся.

– Дипендра, – обратился я к принцу, кивая на переворачивающегося на живот Криса, тот уже подтягивал под себя ноги, как подстреленный бизон, дрожа и мучительно пытаясь подняться на четвереньки. – Может быть, отложим? Куда его тащить в таком состоянии?

– Ну, в конце концов его можно опустить где-нибудь вон там, – невозмутимо отвечал Дипендра, кивая на клумбу. – Сейчас тепло, пусть подышит свежим воздухом, проспится.

Крис неожиданно захрипел.

– Я знаю, – проговорил он, – ты хочешь, чтобы меня тут убило молнией или на худой конец раздавил автомобиль, чтобы меня наконец покарало. Не выйдет, не получится, мой дорогой! – он встал на корточки и, опершись рукой о фонарный столб, медленно поднялся. – Не беспокойтесь, господа. Я поеду с вами!

Голландец пьяно, сквозь зубы засмеялся и сделал правой рукой неприличный жест.

– Ну ты и фрукт, – со странной усмешкой сказал Дипендра. – Ты нам, однако, нравишься все больше и больше.

– Кому это вам, Шиве, Брахме или Вишну? – издевательски захохотал Крис.

Рядом с нами неожиданно остановился полицейский автомобиль, включив свои нарядные синие и красные мигалки, и два рослых с самодовольными мордами сержанта вышли из машины.

В тот раз мы так и не попали ни в Давенпорт, ни в «Доллз». Нам пришлось волочить Криса обратно в гостиницу. У Дипендры были причины не препираться с копами. Он пребывал здесь инкогнито и не хотел заголовков в газетах, что-нибудь типа – «непальский принц попал в американскую полицию» или «чем занимается восточная аристократия в странах Запада».

В «Доллз» мы, однако, поехали через день, хорошо проспавшись. А потом еще раз через день. А потом через два дня. И так стало получаться, что мы бывали там все чаще и чаще, пропуская занятия в университете. Не скрою, что поначалу мне все это было мучительно и тяжело, но я боялся насмешек со стороны Криса и Дипендры. Эта проклятая Клара… Но в конце концов с проститутками это делать проще, особенно… особенно с черными или с желтыми, эти расы словно бы и созданы только для того, чтобы их ебать, чтобы неосознанно мстить им за белизну своей кожи. Я, конечно, брал деньги у Дипендры, но не всегда. Время от времени мне хотелось продемонстрировать ему свою состоятельность. Деньги особенно проявляют себя как источник независимости, когда дело идет о женщинах. Так или иначе, но две тысячи долларов, выданные мне на проживание отцом, постепенно кончились, как говорится – вышел срок. Эту роковую мысль о сроке (а точнее о расплате) я старался не пускать в свое сознание, считая ее саму за проявление слабости и мещанского благоразумия, которое, кстати, так презирал отец. «Добродетели заурядного человека пожалуй показались бы пороками и недостатками у философа», как было выписано из Ницше в его книжечке. Вдобавок ко всему я стал заваливать один за другим экзамены. Собственно, я и не жаждал учиться. Информатику я и так знал, и даже кое в чем образовывал и Дипендру, обучая принца, как пользоваться хакерскими программами, как вскрывать официоз и оставлять там что-нибудь живое – талантливую картинку какую-нибудь или похабное словечко. Дипендра радовался как ребенок, когда мы влезали в какой-нибудь газетный звездно-полосатый сайт и впаривали им там что-нибудь ядрено русское или трагически непальское. Я помню, как однажды он вклеил в какой-то пропентагоновский дифирамб лежащего Шиву с метровым фаллосом и с приседающей над ним изумрудно-черной обнаженной Кали, это было одно из канонических индуистских изображений божественного танца, разрушающего миры.