«Сейчас я ка-ак разоденусь! Ка-ак расфуфырюсь! А художник скажет: «Вот ты какая прелесть! Я и не знал!» – улыбаясь, думает Дина, лихорадочно роясь в шкафу, где висят праздничные платья.
– Алинино... Мамино... Мышкино... – шепотом перечисляет она. – А вот – мое!
Это платье сшили ей к Пасхе, оно белое, батистовое и все в пышных оборках. Динка тянет с вешалки платье, чуть не уронив на себя весь шкаф. Потом хватает гребень и, зажмурившись, дерет спутавшиеся за ночь волосы. Она дерет их так, что даже приседает на пол, но ей необходимо заплести косы. Хотя бы две небольшие коски по бокам... Потом она роется в Мышкиной коробке с лентами... Если бы эти противные волосы примазать Лининым маслом или хотя бы рыбьим жиром... Но рыбий жир плохо пахнет. Может, художник не любит этого запаха? Но Динке некогда задумываться об этом, она очень спешит.
Мягко шурша, набегают на берег волны. Солнце золотит песок, с пристани доносится глухой шум. Баржа кажется меньше и уютнее, издали она похожа на большую, разбухшую на воде лодку.
Позднее придут на берег дачники, но сейчас здесь никого нет. Только одна Динка стоит на берегу и ждет человека в белом халате. А может, это не Динка, а какая-то другая, аккуратненькая девочка в нарядном белом платьице с пышными оборками... Голова ее блестит от сливочного масла, по бокам торчат две коротенькие толстые коски с голубыми бантами на концах. Правда, над лбом и сзади осталась еще целая куча волос, но девочка думает, что это не так уж видно. Не будет же ее рисовать художник сзади! Перед уходом Динка взглянула на себя в зеркало и удивилась. Лицо вытянулось, притянутые на висках волосы придали ему какое-то заячье выражение, губа важно выступила вперед, и щеки не кажутся уже такими круглыми и красными, как всегда. Динка осталась очень довольна собой...
– Прелесть! – шепотом повторила она, радуясь, что приготовила художнику такой сюрприз. Ведь он видел ее вихрастую, растрепанную, в рваном платье.
Динка давно уже на берегу. Она то прохаживается мелкими шажками по песочку, как совсем приличная девочка, то, вспомнив, что обещала художнику висеть, поспешно бросается к обрыву. Ухватившись одной рукой за толстый корень, она нащупывает ногами глиняный выступ и, повиснув в воздухе, смотрит вдаль... Потом опять сходит на берег... «Это ничего, что художника нет так долго, – думает Динка. – Взрослые любят опаздывать. Зато как удивится он, увидев такую хорошую девочку!» Динка самодовольно улыбается и осторожно трогает пышные банты в своих косках.
Жена художника вынула тогда десять копеек, но Динка не взяла – брать от чужих денег задаром нельзя, но если ей придется висеть на обрыве до самого обеда, то она возьмет. Потому что, пока он будет рисовать, она должна болтаться в воздухе, как в цирке. А в цирке платят за это деньги – значит, возьмет и она.
Динка, облизываясь, вспоминает мороженое в костяном стаканчике с костяной ложечкой, черные витые рожки с семечками, которые нельзя разгрызть... Еще бы она купила толстую длинную конфету, обернутую бумажной ленточкой. Это для Марьяшки – пусть она сидит над своей кастрюлей и сосет конфету. Еще она дала бы целых три копейки Леньке. «Возьми, Ленька, – сказала бы она, – мне так хочется что-нибудь дать тебе, что у меня просто чешутся руки и сосет под ложечкой».
Динка вспоминает о Леньке и решает прогуляться по берегу к барже... Если художник придет, она быстро вернется.
Девочка нерешительно оглядывается назад. Далеко на берегу появляются две фигуры. Они! Динка быстро забывает свои мечты, стремительно карабкается на обрыв и повисает в воздухе.
Фигуры двигаются медленно-медленно... Но ведь Динке нужны еще цветы. Как это она забыла! Ведь художник сказал, что будет рисовать ее с кувшинками. Она срывает кувшинки и снова повисает в воздухе с робкой выжидающей улыбкой. Но две фигуры на берегу вдруг поворачивают назад. Может, они забыли это место? Динка спрыгивает на берег и, спотыкаясь, бежит за ними.
– Сюда! Сюда! – кричит она, размахивая руками. Но это так далеко, что голос ее замирает, ноги останавливаются.
Нет, это не они! Это просто дачники. Художник ничего не забыл, он обязательно придет и нарисует ее на большом белом полотне.
«Неужели это моя Динка?» – скажет мама.
«Вот уж никак не ожидала!» – язвительно скажет Катя, а художник засмеется.
Динка незаметно для себя ускоряет шаги и бежит к пристани... А художник засмеется. «Это не Динка, это прелесть, – скажет он Кате. А потом еще он скажет маме при Кате: – У вас очень приличная девочка».
Вот уже видна и баржа... На ней ходят какие-то люди. Динка оглядывается назад... Нет, художника еще нет...
Когда-нибудь он нарисует и Леньку... А может, он подарит Леньке ее портрет с кувшинками, и тогда сам Ленька, может быть, скажет: «Я уже совсем не сержусь на эту Динку. Что на нее сердиться, если она такая приличная прелесть!»
– Эй, эй, гляди! Макака вырядилась! Макака вырядилась! – раздаются сзади Динки ненавистные голоса.
Она испуганно шарахается в сторону, шире раскрывает глаза и видит перед собой насмешливую физиономию своего врага Миньки; рядом с ним, тупо улыбаясь, стоит Трошка...
