Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - [48]

Что до мифа о «немецком иноземном засилье», то уже и скучно рассуждать о его позднем происхождении. Но что вообще означали эти определения – «русский», «немец» – в России середины XVIII столетия, в частности? Они не были «национальными», но «конфессиональными». «Русский» означало «православный», «немец» – «лютеранин». Но что могло быть общего у таких разных Миниха, Остермана, Бирона? Одно: они оставались лютеранского вероисповедания. Именно это делало их «немцами» и могло вызывать определенную неприязнь, из чего в дальнейшем и вырос миф об «иноземном засилье при Анне Иоанновне». Ведь того же Шафирова, православного во втором поколении, никто никогда не называл «жидом». И православные сыновья того же Остермана не были «немцами» в глазах общества. А, впрочем, Петр I в свое время заметил, что безразлично «крещен или обрезан» – «лишь бы дело разумел». А вот это самое «дело» Миних и Остерман «разумели» отлично! Последнего, человека очень талантливого, особенно жаль; хотя, может, и напрасно: разве не получил он от России самое лучшее, что только бывает в судьбе – любящее сердце близкого человека, женщины, Марфы Ивановны Стрешневой, которая пошла с ним в сибирскую ссылку и по смерти его поставила над его могилой часовню с православною иконой…

Здесь необходимо сказать несколько слов об этом элементе «стороннего взгляда» в русском менталитете. В сущности, каждый вельможа считался родством если не с норманнскими князьями, то уж с Ордой во всяком случае! Самой прославленной после Петра правительницей оказалась принцесса Ангальт-Цербстская, Екатерина II. Смутные балканские материнские корни влекли Жуковского к переводам восточных поэм. «Под небом Африки моей…» – восклицал Пушкин. Подобный «элемент стороннего взгляда» давал как результат особо изощренное развитие культуры, привносил эту особенную страстную любовь, смысл которой с такой точностью выражен в словах Пастернака: «…Превозмогая обожанье, я наблюдал, боготворя…» Но за такую любовь убивают или берут к своему сердцу. А скучного пресного «спасибо» не говорят, и не нужно.

И, стало быть, мы переходим к следующей романовской драме.

Правительница Анна Леопольдовна (правила с 1740 по 1741) и «самый русский император»

Женить своего сына на Анне Леопольдовне Бирону не удалось. Ее выдали замуж за герцога Антона-Ульриха Брауншвейг-Люнебургского. Однако престол Анна Иоанновна оставляла по завещанию не племяннице и ее супругу, а их сыну, грудному младенцу Ивану Антоновичу. Теперь Бирон желал быть хотя бы регентом, формальным правителем при этом крохотном императоре. Но и из этого желания не вышло ничего хорошего. Бирона и его семейство ожидала судьба Меншикова и Долгорукова. После предъявления ему классических обвинений в казнокрадстве (наверняка небезосновательных) он и его семья были сосланы в городок Пелым Тобольской губернии. Впрочем, имелось одно лицо в государстве, с которым у Бирона сохранялись «теплые дружеские отношения». Лицо это было, между прочим, цесаревна Елизавета Петровна. Это когда она взошла на престол, она распорядилась перевести Бирона из Тобольской губернии в Ярославль и приблизила к своей особе его дочь. В отличие от Меншикова и Долгоруковых, Бирону вообще повезло. При Петре III он был возвращен в Петербург, при Екатерине II вновь получил корону Курляндского герцогства, пожалованную ему некогда Анной Иоанновной. Умер он в глубокой старости, пережив четырех правителей…

В рамках поздней модификации Романовской концепции историки обычно пишут, что Анна Иоанновна завещала престол «своим немецким родственникам». Все та же песня, стало быть! Вот были у нее «русские родственники» (Елизавета Петровна, да?), а она возьми да и завещай престол не этой двоюродной своей сестрице, а внучатому племяннику…

Но почему, действительно, императрица не оставила престол племяннице, а именно сыну племянницы, грудному младенцу? Допустим, племянница ей не нравилась, муж племянницы (за которого императрица сама ее и выдала) тоже не нравился. А двухмесячный Иван Антонович ей больше нравился? Она не сомневалась в том, что он будет править наилучшим образом?

А ее вообще не волновали подобные соображения. Она была – Романова-Милославская, весомый результат детородного соревнования между Иваном и Петром. Это мы, закруженные бальным вихрем парижских мод в залах московских и санкт-петербургских дворцов, совсем позабыли о борьбе: Романовы-Нарышкины против Романовых-Милославских. Царевна Софья Алексеевна, царь Иван Алексеевич – какая (уже!) старина… А вот Анна Ивановна ничего не забыла. И за «своими», за Романовыми-Милославскими намеревалась закрепить престол. Это и не казалось так уж трудно. Елизавет Петровна оставалась незамужней и вроде бы компрометировала себя связями с возлюбленными низкого происхождения. Правда, в Киле подрастал внук Петра, сын Анны Петровны, Карл-Питер, мальчик, имевший прямые права на две короны– шведскую и всероссийскую. Многочисленные свидетельства прямо говорят о ненависти Анны Иоанновны к двоюродному племяннику. Она в сердцах звала его «чертушкой» и досадовала на то, что он жив, не умирает. Вскоре после смерти отца мальчика (герцог Карл-Фридрих умер в 1739 году) уже известный нам кабинет-министр А. П. Бестужев-Рюмин внезапно явился в Киль и безнаказанно изъял из герцогского архива какие-то важные бумаги. Что это было? Неужели завещательные распоряжения Петра I и Екатерины I?..