Династия - [48]

Они оставили лошадей во внутреннем дворике и прошли вместе по пустым просторным комнатам. Холл был построен с высоко поднятыми консольными балками, окна-эркеры удачно вписывались в мощные стены, которые венчали арочные своды. Солнце проникало в комнаты сквозь витражи, и весь пол был словно усыпан островками света, окрашенного в цвета драгоценностей. Казалось, рубины, сапфиры и изумруды лежали и таяли на солнце.

Элеонора и Роберт поднялись наверх по пустому дому, чтобы пройти в комнату для рукоделия. Она еще не была завершена — вместо окна в стене зияла дыра, которая впускала свежий майский воздух. Стены в комнате тоже еще только ждали отделки деревом. Элеонора прошла прямо к окну и взглянула на открывшийся цветущий пейзаж.

— Вид замечательный, — проговорила она. — В этой комнате будет приятно в любое время года — и зимой, и летом.

— Я даже думать о зиме не могу в такой день, как сегодня, — сказал Роберт, присоединяясь к ней. — Воздух, как вино. Я просто опьянел от него.

Элеонора с улыбкой повернулась к нему. Роберт не смог сдержаться:

— Как вы прекрасны. Словно роза, — произнес он.

— Милорд, вы говорите, как галантный кавалер, — с нежностью в голосе ответила Элеонора.

— О нет, это не галантность. Я подпишусь под каждым своим словом. Я знаю, что не значу много в вашей жизни…

Элеонора сделала ему знак остановиться, но он схватил ее руку и поцеловал. Они долго вглядывались друг в друга, какая-то волна внезапно пробежала между ними. То, что сказал Роберт, было правдой. Его неистовая любовь к ней обезоруживала его. Он не сумел стать для нее хорошим любовником. Последний раз они были близки, когда был зачат их последний ребенок, а Гарри уже исполнилось семь лет… С тех пор Роберт так часто отсутствовал, что даже в тех редких случаях, когда он бывал дома, не осмеливался и напоминать о себе, зная, что Элеонора не получает от интимной стороны их отношений никакого удовольствия.

— Это правда, — сказал он, держа ее ладонь в своих руках — Но нам известно, что причина — не холодность, а, напротив, моя слишком горячая любовь к вам.

— Роберт, — вырвалось у Элеоноры, но она не могла выразить точно, что ей хотелось ему сказать.

— Я вижу вас здесь, и моя кровь закипает с новой силой. Вы еще красивее, чем когда я встретил вас впервые. Вы прекрасны, как вечно молодая весна.

Он прижал ее к себе и осыпал нежными поцелуями; легкий ветер ласкал их, касаясь лиц, словно крыльями бабочки. Им редко выпадало быть наедине, и эта свобода подействовала на них пьяняще, как глоток хорошего вина. Нежность поцелуев уступила место жаркой страсти, и вскоре пальцы Роберта невольно потянулись к застежкам на ее платье. Их одежда заменила им постель. Роберт бережно прижимал Элеонору к себе, глядя на нее сверху, пока его руки касались чувствительных мест на ее красивой шее и груди. Все ее тело отзывалось на его ласки.

Элеонора впервые испытывала подобные ощущения. Роберту не удавалось тронуть струны ее страсти. Она все еще оставалась фригидной, но сейчас его поцелуи и ласки медленно разрушали в ней какие-то преграды. Необыкновенные, будоражащие своей новизной ощущения заполнили ее. Она наконец ответила ему взаимностью и с радостью сдалась на милость победителя. Их движения, как и эмоции, обрели полную гармонию. Им казалось, будто их несет ласковое течение, которое приведет к чему-то неизведанному, а оттого еще более желанному.

Позже, когда он вытер капельки пота с ее лба, она улыбнулась ему неземной улыбкой.

— Я люблю тебя так сильно, — сказал он, обращаясь к ней на «ты», что особенно подчеркивало интимность момента и символизировало их полное единение.

— Я никогда не знала, — откликнулась Элеонора, — что это может быть так прекрасно.

Глубокая тишина воцарилась вокруг и подхватила их, унося в мир новых снов и мечтаний. Этот день остался в их воспоминаниях, как драгоценность, заключенная в хрустальный шар.

Ребенок, который был зачат так странно, как в сказочном сне, родился в феврале 1450 года. Это был мальчик, и они назвали его Джоном. Он появился на свет в неспокойное время, когда вся страна была охвачена волнениями. Дела на войне шли плохо, несмотря на хорошее командование лорда Эдмунда Бофора, который теперь носил имя герцога Сомерсетского. Совет отказался от услуг другого видного полководца, герцога Йоркского. Его назначили наместником в Ирландии, что было равносильно изгнанию. Ричард долго противился этому назначению, но, все же отправившись в Ирландию, с присущей ему способностью исполнять все, что ему поручалось, на высшем уровне, добился мира на вверенной ему территории и приобрел множество сторонников и друзей.

В тот же месяц Совет сумел добиться отстранения от дел непопулярного Суффолка, любимчика королевы. Лорд Эдмунд лично должен был вынести вердикт по этому вопросу, и в апреле опального герцога приговорили к вечной ссылке, но народ не был удовлетворен столь мягкими мерами. Корабль, который увозил Суффолка от берегов родной Англии, был атакован, самого герцога обезглавили прямо на палубе, а тело выбросили у побережья Дувра. По просьбе королевы король Генри приказал найти тело и похоронить, что вызвало новую волну народного недовольства.