Димитрий Самозванец - [43]

– Я не могу видеться с ним при чужих людях, – отвечал Леонид.

– Итак, спаси по крайней мере меня! – возразил подьячий жалобным голосом. – Я никогда не выезжал из Москвы и попаду в беду на первом ночлеге. Не знаю даже, куда бежать?

– Всякое место хорошо от казни и пытки, – сказал Леонид. – Если хочешь бежать с нами, достань себе монашескую рясу, запасись деньгами и ожидай в сумерки за Серпуховскою заставой, в роще, что направо от большой дороги. Я туда непременно явлюсь, быть может, с товарищем; свистну три раза – тогда выходи из лесу. Теперь ступай отсюда. Мне надобно в Москве исправить кое-какие дела.

Лишь только подьячий вышел, Леонид положил за пазуху свои бумаги, надел дорожную рясу, собрал все свои деньги и поспешил в келью к Варлааму, которого застал в постеле.

– Вставай, брат, бери посох и ступай за мною немедленно, – сказал Леонид.

– Куда, зачем? – спросил Варлаам, протирая глаза.

– Куда глаза глядят! – сказал Леонид. – Измена! Мисаил предал нас. Пытка и казнь нам угрожают!

Варлаам вскочил с постели и, смотря пристально на Леонида, долго не мог вымолвить слова.

– Измена! – воскликнул он наконец. – Что делать нам?

– Говорю тебе, бежать, и немедленно, – возразил Леонид. – Одевайся!

Чрез несколько минут Варлаам был одет. Леонид взял его за руку, и они вышли за монастырские ворота.

– Пойдем теперь к Иваницкому и уведомим его обо всем, – сказал Леонид. – Его ищут под другим именем, под именем отца Григория Отрепьева; но все надобно, чтоб он знал, что делается.

Едва Леонид успел вымолвить сии слова, как вдруг из-за угла монастырской стены предстал Иваницкий, в одежде русского купца.

– Мы к тебе! – воскликнули в один голос Леонид и Варлаам.

– А я к вам! – отвечал Иваницкий.

– Измена! – сказал Леонид. – Мы спасаемся бегством из Москвы… нас ищут…

– Все знаю, – сказал Иваницкий. – Но кто вас предуведомил об этом?

– Старый мой приятель, подьячий Андреян Тулупов, который также попал в нашу беду, – отвечал Леонид. – Он особенно беспокоился о тебе, то есть об отце Гри-горье Отрепьеве, сказав, что тебя велено схватить во что бы то ни стало.

– Обо мне беспокоился! – сказал Иваницкий. – Я поблагодарю его за это. Где он?

– Мы назначили свидание в роще, за Серпуховскою заставой, сего дня в сумерки.' Днем опасно пуститься в путь, и мы хотим прождать в Москве до вечера. Здесь, как в лесу, не скоро отыщут; мы укроемся до вечера у приятеля.

– Хорошо, но куда же вы намерены бежать? – спросил Иваницкий.

– Сами не знаем куда! – отвечали монахи.

– Подождите же меня, я буду вашим путеводителем, – сказал Иваницкий. – Мне нельзя долее оставаться в Москве. Царь Борис имеет смышленых лазутчиков, и, отделавшись от десяти, попадешься в руки одиннадцатому. Звание польского дворянина и переводчика литовского канцлера не спасет меня от мести Бориса. Для своего спокойствия он готов предательски извести не только целое посольство – целую Москву, Россию! Бегу с вами, пока прощайте; я буду в сумерки за Серпуховскою заставой; но пусть подьячий ждет нас в роще; а вы, друзья, подождите меня на постоялом дворе и не видайтесь с ним прежде. Я должен встретиться с ним прежде вас и между прочим поблагодарить его за память обо мне.

Монахи пошли в одну сторону, а Иваницкий возвратился на Литовское подворье, переоделся и, лишь только канцлер Сапега встал с постели, велел доложить о себе и вошел в кабинет посла.

– Вельможный канцлер! – сказал Иваницкий, – поручение мое кончено. Теперь вы можете предлагать какие угодно условия к миру; я вас уверяю, что царь Борис согласится. Я возбудил противу него неприятеля – мнение народное. Борис, из опасения внутренних беспокойств, согласится прекратить все внешние распри. Но мое положение становится здесь опасным: я еду в Польшу, сегодня же!

– Вам должно объясниться со мною подробнее, – отвечал Сапега. – За действия ваши отвечаю я пред королем и народом. Мне должно знать, на чем вы основываете свое предположение, что царь Борис согласится непременно на заключение мира. Что побуждает его к такой скорой перемене в мыслях и поступках и, наконец, какие средства вы употребили для успеха в столь важном деле?

– Вы не можете узнать от меня причины перемены Борисова намерения и моих средств, – отвечал Иваницкий хладнокровно. – Я не властен в чужих тайнах. Впрочем, зачем вам знать средства, когда следствия вам благоприятны? Я клянусь пред вами, Богом, честью, жизнью, всем, что мне священно в мире, что я действовал и действую в пользу Польши и ко вреду царя Бориса. Вам не долго ждать, чтоб увериться в истине слов моих. На первое ваше предложение об окончании переговоров царь согласится на мир. Чего же вам более? Вы за этим только сюда прибыли, того только желали и то только обещали королю и Сейму. Вы нашли трудности в исполнении своего намерения: я устранил их, привел вас к цели ваших желаний – и вы хотите непременно знать, какими средствами! Вельможный канцлер! я надеялся от вас более доверенности, более внимания к моим заслугам. Вам ручалось за меня целое Общество отцов иезуитов, ручалось за иноверца, зная меня. Чрез несколько дней истина слов моих подтвердится делом, а для того, чтоб вы были спокойны в течение нескольких дней, поручительство иезуитов довольно важно и должно оградить меня от всяких подозрений. Я бы мог отлучиться тайно, но я должен был вас предуведомить, что наступило время к начатию переговоров и что обстоятельства, мною устроенные, вам благоприятны. Я трудился для вас, для Польши и, не подвергая ни вас, ни Польши ни малейшему подозрению, приблизился к той черте, где начинается опасность для меня одного – невидимой пружине всех действий. Итак, уважьте мои заслуги, мое самоотвержение: не утруждайте себя и меня излишними расспросами, будьте спокойны, уверены в успехе своего дела – и прощайте. В Польше я буду иметь честь явиться к вам и припомню ваши обещания ходатайствовать за меня у короля и народа.