Дилетант галактических войн - [119]

Синицын, помимо того что был первоклассным штурманом и хорошо знал физику, был ещё и любителем полистать на досуге книги, так что в литературе, хотя и поверхностно, разбирался. Но вот то, что Юля увлекается поэзией, причём хорошей поэзией, было для Василия сюрпризом. Он-то полагал, что девочка, подобно большинству представителей нынешнего молодого поколения, интересуется только музыкой в стиле дыдых-дыдых, песнями уровня «Я сошла с ума» и, возможно, ещё каким-то бредом. Впрочем, поймал он себя на мысли, что про его поколение старшие думали точно так же. Ничто, как говорится, не ново. Из него нормальный человек вышел, и из этих, глядишь, приличные люди получатся. Будущее покажет, конечно, но проблема отцов и детей абсолютно не нова и имеет свойство повторяться с завидной регулярностью. А раз уж он с дочкой и не общался почти, даже когда она у него жила, то что удивляться своему незнанию? Тут скорее огорчаться надо, раз уж сам дурак, а пока что послушать увлекательный разговор двух дилетантов.

Между тем спор продолжался:

— Но ведь поэт-то он гениальный! Разве может гений быть плохим человеком?

— Пожалуйста. Гитлер — гениальный оратор.

— Ну, ты сравнил…

«Уже на „ты“. Быстро, однако», — подумал Ковалёв.

— Я просто привёл пример. И я вовсе не утверждаю, что твой любимый Александр Сергеевич — мерзавец или ещё что-то в этом духе. Во всём, кроме поэтического дара, он обычный человек, не более того. А человеку свойственно ошибаться, иметь и достоинства, и недостатки. Собственно, именно это и делает нас людьми.

— Ну да, ты ещё скажи, что его недостатки перевешивали его достоинства. И вообще, кто ты такой, чтобы его судить?

— Ты в бутылку-то не лезь. — Синицын говорил спокойно, без малейшего раздражения в голосе. Именно это спокойствие, похоже, и позволяло ему убеждать девочку, а не давить на неё авторитетом. Ковалёву подобное никогда не давалось, впрочем, он пока и не старался. — Ты вот попробуй мозгой подумать: что, кроме стихов, он хорошего в жизни сделал? Так, навскидку? Наверняка многое, но ничего выдающегося, во всяком случае, ты ничего не можешь быстро вспомнить.

— Могу…

— Вспомнила, уже бы сказала. А между тем его недостатки его и погубили.

— Он на дуэли погиб…

— Ага. И мерзавец Дантес убил великого поэта. Так?

— Ну да…

— А между прочим, в чём-то Дантес был прав.

— Что?!

— Тихо, тихо, не ругайся. Вот ты подумай так, спокойно: что получается, если откинуть личности дуэлянтов? Дантеса можно и не откидывать — самый обычный офицер-иностранец на русской службе. Кстати, с какого-то боку даже родственник Пушкина, кажется. Но это так, к слову. Откидываем личности — что имеем? А имеем очень неприятную и притом банальную картину: некий дворянин, хам и бабник, привыкший, что все ему с рук сходит, потому как морду ему бить не комильфо, вызывает на дуэль другого дворянина, притом офицера. И закономерно получает пулю в наглую башку. Или, в данном случае, в живот, что непринципиально. Другого результата дуэль иметь просто не могла.

— Это было убийство!

— Ну да. И что с того? Что мог в той ситуации сделать Дантес, даже если бы не захотел грохнуть хамовитое дарование? Ну, попробуй подумать?

— Не доводить до дуэли. Свести всё к шутке, например, или извиниться. Ну, не знаю…

— Уже довели. Извиняться дворянам, уверенным в своей правоте, было, что называется, западло. Никто бы не понял, да и с какого, прости, перепугу, если сам Дантес считал себя правым? И потом, там ещё интрига с женщинами была какая-то, точно не помню. Не интересовался, знаешь ли, специально, интереса не было. Так что вызвал его Пушкин, а не он Пушкина.

— Тогда не стрелять. Или стрелять мимо.

— Тебе легко говорить. Представь: в тебя целится человек, имеющий репутацию хорошего стрелка. Ты будешь стрелять мимо? А вот хренушки. Меньше всего тебя будет волновать, какой он там, по другую сторону черты, поэт, волноваться ты будешь только и единственно о сохранении собственной драгоценной жизни. И ты выстрелишь как можно точнее, никуда не денешься. Вон часов несколько назад, будь у тебя пистолет, ты бы что, стрелять не стала? Ну, самой-то себе врать не стоит, стала бы, да ещё как. А ведь цыгане — музыкальный народ, и среди присутствующих наверняка были ТАКИЕ певцы!..

— Ну, он мог бы выстрелить в руку, например…

— Это и из нынешних пистолетов задача не самая простая, а из того барахла, которым пользовались в те времена, и вовсе практически нерешаемая. Нет, чисто с точки зрения дуэли Дантес поступил абсолютно правильно, как и положено профессиональному военному, и, не будь Пушкин известным поэтом, о нём никто бы и не вспоминал.

— Но Дантес мог бы отказаться от дуэли.

— Не мог. Знаешь, в те времена слово «честь» не было пустым звуком. Отказаться от дуэли значило потерять честь, а это было хуже смерти. Честное слово, жаль, что дуэли запрещены в наше время, очень много всякой швали триста раз подумало бы, прежде чем открывать свой поганый рот…

— Кхе-кхе… — дал о себе знать Ковалёв, входя в комнату. — Развлекаетесь?

— Да, каждый в меру сил и испорченности, — отозвался Синицын.

Он сидел в глубоком мягком кресле, вольготно вытянув ноги, и неторопливо, но с чувством, как воду, прихлебывал коньяк из гранёного стакана. Стиль пития, конечно, оригинальный, культура потребления продукта — тоже, но… Почему бы нет? Тем более что стресс и для супера стресс, как ни крути. Похоже, лейтенант даже не опьянел, да и с чего ему пьянеть-то? Выпил граммов триста, не больше — бутылка, стоящая рядом, на столике, была полна ещё больше чем на треть.