Дикое поле - [46]
— Может быть, летчик в Амбуазе?.. Преступников ловят. Всегда ловят. Пройдет десять лет, а преступника поймают… А может быть, меня просто спутали?! С каким-нибудь еще Осокиным… Я не виноват. Я ничего не сделал…
Вдруг он вспомнил, что три дня назад в Сен-Дени все население переполошилось из-за того, что одновременно испортились три немецких грузовика, перевозившие гравий, — кто-то в горючее насыпал сахару. Вечером, сильно подвыпив, Доминик кричал у стойки единственного в Сен-Дени кафе:
— Если бы я оставался хозяином карьера, такой бы вещи не случилось! А теперь они сами виноваты…
Накануне этого дня Фред зашел к Осокину попрощаться: он бросил работы на карьере и уезжал с острова. «Как раз накануне… Уж не он ли?»
В темноте Осокин зацепился за парашу и со всего размаха упал на нары. Некоторое время он лежал неподвижно, машинально растирая рукой ушибленное колено.
«Что теперь будет с Лизой? Приехала, конечно, Мария Сергеевна, но ей я не верю. Она и Колю не любит. Ей и Коля-то нужен как вывеска — вот, мол, какая я хорошая и несчастная мать!»
Но даже мысль о Лизе была далекой и неясной. Лиза была там, на свободе, а он здесь, арестованный, брошенный в темноту, превращенный из человека в вещь. Этой вещью может распоряжаться по своему усмотрению каждый жандарм. «Все равно какой жандарм — француз или немец», — с тоской подумал он.
Издали сквозь железо двери по-прежнему доносились детские крики; потом хриплый женский голос протяжно закричал:
— Жан-Клод, иди домой, Жан-Клод!
Жан-Клод не возвращался, и голос снова начал кричать — хрипло и надоедливо:
— Жан-Клод, я тебе уши надеру!
Вдруг Осокин услышал, как завизжали железные болты, и в светлом прямоугольнике наполовину приоткрывшейся двери он увидел девочку лет двенадцати. Она держала в руках пакет, завернутый в газетную бумагу. Увидев Осокина, девочка ахнула и, выронив пакет, поспешно захлопнула дверь. Осокин услышал! как издали яростно закричал мужской голос:
— Куда лезешь, дура! Сколько раз на день повторять вам, что это не чулан, а камера!
Девочка что-то пискливо ответила, но Осокин не расслышал слов. Он подошел к двери и толкнул ее, но дверь по-прежнему была крепко заперта. Круглые звездочки железной плиты под потолком начали темнеть — уже вечерело. Шум на дворе приутих, хриплый! голос перестал звать Жан-Клода, только издали доносилось детское всхлипывание.
«Надрали-таки ему уши», — подумал Осокин. От этой простой мысли страх его начал понемногу исчезать; ему стало стыдно перед самим собою. «Хорошо, что меня Лиза не видела», — подумал он снова, и теперь образ Лизы стал живым и ярким. Он вспомнил убранную кроватку, луч солнца, лежащий на подушке, как раз в том месте, где обычно лежала Лизина голова! Осокин представил себе, как ее сейчас укладывают спать, как мадам Дюфур, с трудом переставляя толстые ноги, ходит по скрипучим доскам пола, как она закрывает ставни. «Если я скоро не вернусь домой, Лиза совсем разучится говорить по-русски…» Осокину стало грустно, и чувство грусти окончательно вытеснило ужас и отчаяние.
В темноте он открыл чемодан, достал хлеб и начал жевать сухую корку. Ему очень хотелось пить, но воды не было. Продолжая жевать невкусный хлеб, застревавший в горле, он растянулся на нарах. В камере было душно, отвратительно воняла параша.
Осокин вспомнил сон, приснившийся давно, еще в детстве, и отчетливо оставшийся в памяти: он вылезает в окно чулана, куда его заперли в наказание за какую-то провинность, и видит перед собой узкую проселочную дорогу — с одной стороны бесконечный серый плетень, а с другой — розоватое поле цветущей гречихи. Теплый ветер завивает рыжую пыль, поднятую проезжей телегой. Телеги уже не видно, она исчезла в бесконечности, там, где сходятся две колеи, и только пыльное облако медленно скользит над полями, тая в горячем воздухе. Осокин всегда с удивительной физической яркостью вспоминал, как он протискивается в узкое окошко, как отлетает зацепившаяся за раму пуговица и теплый ветер бьет ему в лицо.
На другой день, рано утром, Осокина выпустили из камеры, позволили умыться около того самого насоса, лязг которого он слышал накануне, и перевели в комнату, выходившую окнами на главную площадь Шато д’Олерона. Здесь он должен был ждать, когда за ним приедут немецкие жандармы.
В комнате кроме низенького капрала-француза, обыскивавшего Осокина накануне, находилась молодая женщина, очень худая, с нерасчесанными желтыми волосами. Из разговоров Осокин скоро понял, что это учительница начальной школы в Сен-Трожане. Женщина находилась в состоянии страшного возбуждения, граничившего с истерикой. Зеленая блузка ее была застегнута через пуговицу, пальто надето на один рукав, другой вывернулся наизнанку. Учительница все время делала попытки надеть пальто как следует, но у нее ничего не выходило. Когда Осокина ввели в комнату, она кричала, ее белые губы выкрикивали слова с такой стремительностью, что было непонятно, как она в этих словах не запутается.
— И вам не стыдно? — кричала она, обращаясь к капралу с бородкой. — Вам не стыдно арестовывать французов по поручению фашистской сволочи? Года не прошло, как немцы хозяйничают во Франции, а вы уже забыли, что вы французы?
В этой книге старший сын известного русского писателя Леонида Андреева, Вадим Леонидович, рассказывает о своем детстве и о своем отце. Автор начинает свои воспоминания с 1907 года и кончает 1919 годом, когда Л. Н. Андреев скончался. Воспоминания вносят денные штрихи в характеристику Леонида Андреева, воссоздают психологический портрет писателя, воспроизводят его отношение к современникам.Автору удалось правдиво обрисовать исторический фон, передать умонастроение русской художественной интеллигенции в канун и в период Великой Октябрьской революции.
В настоящем издании наиболее полно представлено поэтическое наследие Вадима Леонидовича Андреева (1902–1976) — поэта и прозаика «первой волны» русской эмиграции.Во второй том вошли стихи, не публиковавшиеся при жизни автора. В основу тома положены авторские машинописные сборники стихов, сохранившиеся в архиве Вадима Андреева (Русский Архив в Лидсе, Великобритания).
Новая книга Вадима Андреева, сына известного русского писателя Леонида Андреева, так же, как предыдущие его книги («Детство» и «Дикое поле»), построена на автобиографическом материале.Трагические заблуждения молодого человека, не понявшего революции, приводят его к тяжелым ошибкам. Молодость героя проходит вдали от Родины. И только мысль о России, русский язык, русская литература помогают ему жить и работать.Молодой герой подчас субъективен в своих оценках людей и событий. Но это не помешает ему в конце концов выбрать правильный путь.
В настоящем издании наиболее полно представлено поэтическое наследие Вадима Леонидовича Андреева (1902–1976) — поэта и прозаика «первой волны» русской эмиграции.В первый том вошли четыре книги стихов Вадима Андреева, вышедших при его жизни, а также поэтические произведения автора, опубликованные при его жизни в периодических и непериодических изданиях, но не включавшиеся им в вышедшие сборники.
В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии `Жизнь замечательных людей`, осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют свою ценность и по сей день. Писавшиеся `для простых людей`, для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.