Дикое мясо - [4]

Он сказал, что все это ерунда на постном масле и наша Майка, так звали полуторницу, подохла не от болезни, а от дикого мяса. Оно ее задавило — сердце зажало. А есть дикое мясо хоть свиньи, хоть телки — только силы себе прибавлять. Дичь вся перерабатывается организмом. Пользительное мясцо.

Дядя Гриша слопал всю нашу Майку. Мне дед частенько потом говаривал: «Гля — кось, какая силища у Григория Лексеича, примочит своими маховиками, одни тапки останутся. Сила у него от нашей дичинки».

Похожий на дядю Гришу Федотова мужик что‑то проповедовал. Он вздымал вверх ладонь, похожую на деревянный заступ:

— Озлели мы. Добра‑то ни у кого не осталось. Пустые флаконы, дух вышел. Только и хотим, что послаще полакомиться да побогаче одеться. А ведь на том свете все будем голые да сытые, из одного котла провиант получим. Там нетути ваших танцев, и лю… и людоедство напрочь запрещено.

Дядя Гриша, конечно, это был не он, оглядел всех плутоватыми глазами:

— Бога у нас своровали, засунули его в чужой чулан, а взамен боженьки, пжалте братство. Вот и уравняли всех, все одинаковые болты нарезают, а в холодильниках одни бройлерные ножки стынут, выращенные на таблетках. Всем одну и ту же мексиканскую труху по телевизору показывают.

Он дернул за полу пиджака подсевшего к нему благообразного мужчину.

— И все же капризные людишки не хотят быть бройлерными. От тоски кто ее, родимую, лакает, кто с кралями клубничку давит, кто соседей бумажной писаниной топит. Бога‑то нет, расколошматили колокола, иконы на самоварные щепки использовали. Не замолишь теперь!

Благообразный что‑то хотел вставить, теребил свои пальцы. Не удавалось.

Мадам Брайловская слушала мужика — проповедника внимательнее, чем мои стихи.

— Ах, мальчики! — пропела она медовым, потеплевшим голосом. — А ведь этот, — она кивнула в сторону краснобая, — ничего в жизни не читал. А вот на тебе, каков философ. Природа создает таких уникумов. Лучок выращивает, тыкву и там вот любомудрит.

— Знаем мы этих языкастых, небось дерет за лучок втридорога, а потом здесь нотации, чтобы совесть свою показать. Мол, есть она, не безбожник, — возразил Борис.

— Нет, почему же? — заступился Михаил. — Может, и правду брешет… Хотя… Хотя зенки хитрые; Шельма!

Вот, собственно, и вся водяная дорога. Трамвайчик присосался боком к пирсу. Кое‑кто сошел. Опустились на траву и мы. Наша Коса — это не там, где все отдыхают, а подальше — в камышовых зарослях. Надо пройти по краю оврага, потом через эти сухие камыши, через рогоз, и вот гам деревцо торчит неизвестной породы. Мы его чинарой называем. Деревцо сухое, одна зеленая ветка каждый год просыпается. Это дикое место не любят горожане и по другой причине — песок грязный. Ил или песок — не разберешь.

Конец весны. Солнце уже палит на полную катушку. Но вода еще с прохладцей. Мы поскидали одежду и стали готовить костер. Вот они — сухие ветки с нашей чинары. Все складывалось очень хорошо. Я успел проголодаться и обкусал два приличных шампура с шашлыком. Хитрил. Второй шашлык я ел уже про запас, может, хоть завтра не побегу глядеть на того жующего борова в кафе «Сирень».

И вино хорошее, красное, язык вяжет. Бутылку на четверых, самое что надо — не пьяные, веселые.

Только мадам… Ах, мадам! Мадам обхватила колени руками, раскачивалась, задумчиво глядела на угольки. И начала она издалека, со «Снегурочки».

— А не худо бы нам детство босоногое вспомнить, попрыгать через костер, а, мальчики?

Мишка в ответ глуповато хохотнул:

— Ррр — ррр — астаем!

Мадам поморщилась, брезгливо дернула губами.

— Нет, не то… — потерла лоб мадам, — не то… не то… зачем нам сказочные забавы? Приличные есть, прибыльные.

Она вскочила и подлетела к вороху одежды, отыскала свою сумочку. Борис щелкнул зажигалкой, прикурил. На лице — любопытство. Мишка ковырял прутиком в угольях.

— Гмм! Мальчики?! — тоном телевизионной ведущей развлекательной программы призвала мадам. — Видите бумажонку?..

Все увидели новую стодолларовую ассигнацию.

— За нее надо много корячиться? Правда, Борис? Даже при твоем деликатном ремесле.

Борька угрюмо кивнул. Мишка откинул в сторону хворостину.

— А вам ничего не стоит заработать их моментально.

Даже хитроумный Борис ничего не понимал.

Мадам продолжала:

— Вам необходимо срочно подраться.

Она имела в виду Бориса и Михаила, своих альфонсов. Моя цыплячья комплекция не была рассчитана для гладиаторских битв.

— Как это? — облизал губы Михаил.

Она взглянула на меня:

— В деревне это называется побиться на кулачках. Должны знать, что для завоевания дамы… сердца дамы, скажем так, в животном мире все делается по — простому, без слюней и уменьшительно — ласкательных суффиксов. Решает сила, ногти, зубы. А разве ты, Мишунчик, не животное? А, вороной?

— Еще какое! — вроде бы для смеха рыкнул Михаил. — Животное, ррр — ры!

— Ну, вот, умнички! И начнем. А мы вот с этим стю — ю-дентом будем судьями.

В слово «студент» она специально вклинила оскорбительную «ю».

Борис все еще хмурился. Он приподнялся и прошелся от костра и обратно. Маятником. Пять метров — '1уда, пять — сюда.

— Для хохмы?! — сморщил он побелевший лоб.

Несмотря на врожденную женственность, Борис был