Дикки-Король - [21]

— Я сторонник зрелищности в спектакле, — невозмутимо ответил Дикки.

Больше он не сказал ничего. Алекс, готовый вмешаться в любую минуту, держался чуть в стороне. Но ему редко приходилось вмешиваться. Дикки, лишенный дара красноречия, владел искусством молчания. Он мог молчать на протяжении нескольких секунд, абсолютно не испытывая неловкости. Просто-напросто ждал, грациозно опершись всей тяжестью тела на одну ногу, если стоял, или на локоть, если сидел, даже не курил и не прятал свои голубые, правда, пустые глаза. Эффект не заставил себя ждать. Несмотря на свою внешнюю самоуверенность, г-н Метейе заерзал в кресле. Они все-таки находились в гостиной крупнейшего в Бордо отеля.

— А ваш персонаж? В нем есть что-то от Элиса Купера, немного от Ленормана и от Демиса Руссоса? К кому, с вашей точки зрения, вы ближе всего?

«Ага, сдаешься!» — с удовлетворением подумал Алекс. Он все же был доволен, что Дикки не начал с подсказанного им комплимента по поводу «Истории Тулузского графства», — увесистого тома, которым разродился этот тип, и наверняка раскупленного в количестве не более двухсот экземпляров. Зачем изощряться перед такими неприятными людьми!

— О! Что касается пения, я, пожалуй, ближе всего к стилю Синатры, — сказал Дикки, как было условлено.

Тип издал смешок, означавший нечто вроде «губа не дура». На этот раз Дикки сделал паузу и с участием произнес:

— Вы не любите Синатру?

— Я и не задумывался об этом, — ответил собеседник, отброшенный на прежние рубежи.

Он снял очки и протер их носовым платком.

Дикки продолжал:

— Да, не певец, а само обаяние… Но мне хотелось привнести в мой репертуар личную ноту, не ограничиваться песнями о любви или, точнее, придать им более глубокий смысл.

— Метафизический? — перебивает тип, пытаясь сделать последний выпад…

Дикки давно умел парировать такие удары. Это был настоящий профессионал.

— Слишком громко сказано о вполне обыденной вещи. Смысл нашего бытия… жизни… Даже совсем простым людям свойственно задумываться об этом, не правда ли? Даже тем, кто не может облечь свои мысли в слова…

Это была фраза Лоретты, дочери пастора и автора текстов к ряду его песен; она же поставляла обширный «материал» для интервью и одновременно придумывала эпизоды из «Жизни Дикки-Короля», которую писала. Дикки произносил эту фразу мягко, но с непоколебимой убежденностью. «Дерньер нувель» была левоцентристской газетой. Г-н Метейе понимал, что не может отказать людям скромного положения, не блещущим красотой слога, в праве на «метафизические» размышления. Во всяком случае, открыто заявить об этом или написать в газете. И даже самому себе он едва ли мог признаться, что, по существу, сам был в этом не уверен. Он признал себя побежденным. (Статью ему пришлось начать с такого недоброжелательного замечания: «У Дикки Руа, по-видимому, великолепный „мозговой трест“. Его реплики тщательно отработаны, и он выдает их очень к месту…»)

— Не хотите ли что-нибудь выпить? — предложил Дикки с безупречной учтивостью.

— Нет, нет… Мне было очень приятно… Я должен идти писать статью… Между прочим, мне очень поможет в этом ваша интересная биография, для того, я думаю, и написанная.

Он отступал, пытаясь все же не ударить в грязь лицом. Дикки проводил его до дверей гостиной.

— До свидания, господин Метейе. Мне было очень приятно познакомиться с автором замечательной книги «История Тулузского графства», о которой я так наслышан.

Эта метко пущенная «стрела» добила г-на Метейе, который исчез, бурча что-то себе под нос.

— Гениально! — вопил Алекс, корчась на диване. — Гениально! Я думал, что ты уже не скажешь этого. Да еще так, на пороге, — получилось великолепно! Сверх-гениально!

— Да! Неплохо, — удовлетворенно сказал Дикки. — Я с самого начала заметил, что он агрессивен, и сказал себе, если это тотчас же выдать, получится, будто я перед ним пресмыкаюсь. А в последний момент…

— Это было классно, поверь мне! Парня просто перевернуло! Официант, двойной виски! О нет, тебе нельзя. Ну, если хочешь, чуточку.

— Коли так, лучше уж совсем не пить, — ответил все еще улыбающийся Дикки. У него было такое ощущение, будто он выдержал трудный экзамен.

Он терпеть не мог интервью. Каким-то животным чутьем улавливал даже глубоко скрытую иронию, еле заметное презрение, присущее большинству журналистов, считавших, что популярный певец непременно должен быть невеждой, а если на его счету тысячи проданных пластинок, то невеждой претенциозным.

— Томатный сок, — попросил Дикки смиренно. — С солью и перцем, пожалуйста.

— Хотя, — продолжал он (мимолетная радость победы над образованным городским человеком уже исчезала), — он не так уж и не прав. Ну зачем мне нужны все эти юпитеры, и девочки, и…

— Ты сам это объяснил, людям нужно полноценное зрелище, — с досадой ответил Алекс.

Подобные дискуссии происходили не раз.

— Я объяснил это, потому что ты велел так сказать, — возразил Дикки. — Но самые знаменитые певцы — Брассанс, Брель, даже Лама, Сарду, Беар — не нуждаются в этом маскараде…

— А Демис? Может быть, он не знаменитость, по-твоему?

— Демис — грек. Поэтому для него это не маскарад. Или почти.