Дикий волк - [84]

— Он не хочет этого, он боится, — внезапно сказал Джоммо, по-прежнему глядевший на Беннинга.

Беннинг знал, что это правда. И почувствовал ненависть к Джоммо.

— Я не боюсь, — ответил он, — Но должен заметить, что, учитывая нашу скорость, у тебя мало времени.

Снова молчание. Наконец, Джоммо решительно махнул рукой.

— Я не могу допустить гибели Тэрэнии и все сделаю. — Обращаясь к Рольфу, он добавил: — Но не принимай близко к сердцу, если выйдет не так, как ты рассчитываешь.

Лицо Рольфа помрачнело еще больше, хотя это казалось невозможным.

— Слушай, Джоммо! Всем известно, что ты, как ребенок игрушкой можешь играть разумом человека. Но сейчас не умничай! Если память не вернется к Валькару полностью, если разум его не будет здоровым и мощным, без изъянов и слабостей, то Тэрэния и ты долго не проживете.

— Обещаю, — сказал Джоммо, — что все будет, как ты сказал. Но все же я знаю о разуме больше, чем ты. И думаю, что ты не знаешь, что творишь.

Он встал и внезапно превратился в ученого — спокойного, педантичного, уверенного. Он сказал, какое необходимо оборудование и какая понадобится энергия. Выслушав его, Рольф кивнул и вышел. Беннинг остался. Его сердце бешено колотилось, ему не нравилась скрытая угроза, прозвучавшая в словах Джоммо, ему вообще это не нравилось.

Машина, привезенная Рольфом, выглядела совсем просто. Тысячи человеческих жизней и мыслей, тысячи лет развития психологии и работы в звездных далеких мирах воплотились в эту вещь. Но Беннинг в своем невежестве видел только кубический ящик с верньерами и странными круглыми овалами на лицевой стороне, и предмет, похожий на массивный раздутый металлический шлем.

Джоммо подвесил шлем к потолку и указал Беннингу на кресло. Джоммо молча опустил огромный шлем ему на голову.

Что именно обрушилось на Беннинга, он не знал. «Возможно, электромагнитные волны, знакомые земной науке», — успел подумать Беннинг. Что бы это ни было, оно вторглось в его мозг с неслыханным грохотом, заставило сознание мчаться по сумасшедшей кривой неевклидовой геометрии и кружиться волчком под невероятной бездной. Боли не было. Было хуже, чем боль: безумие скорости, света, полета, мрака, свистящий водоворот, который вращался в его черепе, но был достаточно велик, чтобы засосать в себя вселенную. По кругу, по кругу, все быстрее и быстрее, скользя и проваливаясь, беспомощно погружаясь в мучения освобождения памяти по мере того, как барьеры сгорали один за другим и нейроны отдавали запертые в них знания.

Руки Сомхсея, обнимавшие его, лицо Сомхсея, очень большое, — над ним, и он сам — очень маленький и плачущий, потому что порезал колено.

Женщина. Тэрэния? Нет, не Тэрэния, волосы женщины золотые и лицо ласковое. Мама. Давно…

Сломанное запястье, но сломано оно не при падении с яблони в Гринвиле, что было одним из фальшивых воспоминаний, рушившихся и исчезавших под напором настоящих. Запястье, сломанное во время неудачной посадки на одну из планет Алголя.

Руины. Багровый Антаре в небе, он сам, полуобнаженный подросток, бегающий наперегонки с Арраки, среди поверженных статуй Катууна, играющий со звездами, выпавшими из их рук.

Ночи и дни, холод и жара, еда, сон, болезни, выздоровления, похвалы, наказания, учеба.

Ты — Валькар, запомни это! И ты будешь им снова!

Воспоминания за двадцать лет. Двадцать миллионов деталей, взглядов, поступков, мыслей.

Тэрэния. Девочка Тэрэния, моложе его — прекрасная, остроязыкая, ненавистная. Тэрэния в дворцовом саду, — но это не Зимний Дворец, а громадное суровое здание в столице, — обрывающая лепестки пурпурного цветка и насмехающаяся над ним, потому что он — Валькар и никогда на трон не сядет.

Прекрасная Тэрэния. Тэрэния в его объятиях; пока он губами щекотал ее губы — смеющаяся, и переставшая смеяться, когда он целовал ее. Тэрэния, не подозревавшая, как он ненавидел ее, как глубоко ранили его чувствительную гордость ее детские насмешки, как неистово хотел он ее сокрушить.

Тэрэния, верившая в то, что он говорил и делал, верившая в его любовь, — это было легко, потому что кто мог не любить Тэрэнию, не быть ее добровольным рабом? — допустившая его в закрытые подвалы, где хранились древние архивы и в них — потерянный, забытый, спрятанный ключ к тайнам Валькаров.

Воспоминания… о звуках и цветках, о прикосновениях к шелку и женскому телу, к коже и металлу, к неразрушимому пластику древних, древних книг.

Развалины тронного зала, открытые небу, задумчивое озеро, звезды, ночь и отец. Скорее полубог, чем человек, далекий и могущественный, бородатый, с глазами сокола. В ту ночь отец — рядом с ним, указывающий на звезды.

Указывая на Скопление Лебедя, говоривший:

— Сын мой, Молот Валькаров…

ВОСПОМИНАНИЯ, ВОСПОМИНАНИЯ — РЕВУЩИЕ, ГРОХОЧУЩИЕ СЛОВА И НАЗВАНИЯ!

Слова и поступки, факты — все аккуратно упаковано, а потом — пустота, провал. Словно завеса опустилась в лаборатории Джоммо, Одна жизнь кончилась и началась другая. Валькар умер, родился Нейл Беннинг.

Теперь, через десять долгих лет, Валькар родился снова. И не исчезли ни Нейл Беннинг, ни те десять лет, когда он один был реален. Эти десять лет теперь принадлежали им обоим.