Дикий наездник - [17]

При упоминании единокровной сестры лицо Найалла погрустнело, но дикий лорд знал, что горевал он не по Каэлледин, а по ее матери, умершей, когда Нуаду был еще ребенком.

Наследник клана нашел убежище в деловом тоне — совершенно незнакомой ему территории.

— Мне нужно, чтобы ты созвал совет, отец.

— Никто не придет. — Найалл развернулся и шагнул внутрь покоев. Нуаду последовал за ним, и мигом позже со звуком, похожим на вздох умирающего, двери закрылись. Ему тут же стало теплее, но холодная мрачность отца лишила Нуаду комфорта. — Когда я был молод, твоему деду стоило обронить пару слов, и сражавшиеся друг с другом кланы собирались за обеденным столом. А теперь нам приходится довольствоваться чужими объедками.

— Друткхала должна поговорить с советом от лица Иврайны, а если мы допустим, чтобы сбор созвал кто-то другой, то тем самым лишимся того небольшого преимущества, что заслужили пролитой кровью.

— А обо мне ты подумал? — спросил Найалл с таким выражением, словно съел горький фрукт. — Я созываю совет от своего имени, а сам на него не прихожу. То небольшое наследие, которое я оставил, пойдет прахом. Мне нужно отдать свою репутацию, словно падаль, дабы привлечь на нашу сторону стервятников?

— Тогда явись на него, — просто сказал Нуаду.

— Взгляни на меня! Такое лицо клана Огненное Сердце не следует помнить.

— Пока ты здесь прячешься, все думают, что ты в куда худшем состоянии, чем на самом деле.

— Это не так. — Отец прошел к креслу и, поморщившись, опустился на подушки. — Я ощущаю себя втрое старше, чем на самом деле, Нуаду, и, хотя сейчас я в норме, нет гарантии, что я буду в здравом уме, когда понадобится.

Вождь закрыл глаза, и с его тонких уст сорвался сиплый вздох. Стоящий рядом с ним Нуаду нервно переступил с ноги на ногу и заметался взглядом между отцом, графином с водой возле него, входом в опочивальню и фиалами с эликсирами из чертогов исцеления в шкафу.

— Перестань трепыхаться, как скорбный мотылек, — не открывая глаз, прохрипел лидер клана.

Он махнул рукой в направлении лекарств, и Нуаду кинулся за ними в другой конец комнаты.

Нуаду вернулся обратно с пригоршней тонких кристальных бутылей, светящихся разными цветами. Найалл взял их и принялся цедить по капле в серебряный кубок, однако от приступа внезапной слабости выронил фиалу. Сын поймал ее, прежде чем та упала на ковер, и поставил к остальным.

— Я знаю, что в тебе по-прежнему есть сила, отец, как есть сила и в клане Огненное Сердце. — Нуаду смешал снадобье и наполнил кубок водой. Он смотрел на лекарство, стараясь подобрать слова, чтобы выразить свое тихое отчаяние, не в силах взглянуть на отца. — Нам нужно… Мне нужно, чтобы ты это сделал. Если нет, то после твоего ухода у меня не останется ничего.

Ему претило давить на страх отца за наследие, но неприглядная правда была лучше утаивания. Нуаду дал отцу эликсир. Светящаяся изнутри жидкость заблестела золотом на белой как мел коже Найалла, прежде чем тот неуверенно поднес кубок к губам, а затем одним глотком осушил его.

Вождь сразу выпрямился и вперился в Нуаду. Дикий лорд встретился с ним взглядом, опасаясь того, что увидел в нем отец, но всем сердцем надеясь, что не трусость.

Найалл тяжело вздохнул:

— Хорошо, я созову совет. И буду на нем, если сумею. Я хочу встретиться с этой Друткхалой и услышать, что она скажет.

Нуаду открыл было рот, чтобы выразить признательность отцу, но Найалл отмахнулся от благодарности и строго посмотрел на сына.

— Позови остальных, — повелел вождь. — Нам нужно подготовиться, пока я в ясном сознании и могу говорить.

Нуаду кивнул и пошел к гостевым покоям.

— Но не Каэлледин! — окликнул его отец, а затем задумчивым тоном продолжил: — Я не желаю, чтобы мои слова тут же достигли клана Ледяной Шепот.

— Уверен, она…

— Она меж двух кланов, сын. — Найалл открыл глаза, и под действием омолаживающего эликсира его взгляд просветлел. — Лучше избавить ее от конфликта в сердце. Если вторая семья станет ее расспрашивать, она сможет честно ответить, что ничего не знает.

Нуаду впервые задумался о том, как еще двойное родство могло влиять на Каэлледин помимо политических последствий. Неуверенный в своих чувствах на сей счет, он двинулся к двери, стараясь подыскать нужные слова, чтобы повежливее спровадить сестру.

Никуда не деться от того факта, что своим неукротимым характером сайм-ханнцы обязаны в первую очередь тому расстоянию, на которое искусственный мир сбежал от столичных планет альдари во время Грехопадения. Это не только породило среди них культ независимости — и в меньшей степени физической скорости, — но также сделало Сайм-Ханн одним из последних рукотворных миров, что посетили лорды-фениксы Азуриана. После Грехопадения культура Сайм-Ханна обособленно развивалась в течение двух поколений до прибытия лорда-феникса Драстанты, прославленного основателя аспектного храма Сияющих Копий.

Таким образом знания Пути азуриан, которые впоследствии стали для искусственного мира определяющими, переплелись с попытками саймханнцев пережить голод Великого Врага и усмирить неумеренность своих душ, что его и породили. Кланы были частью этого решения, и потому узы родства всегда ставились превыше различных преходящих культов, мировоззрений и веяний. Вместо того чтобы погрязнуть в экзотике и межконфессиональной борьбе, саймханнцы направили свои силы на менее разрушительное соперничество семей. В итоге кланы и взаимоотношения внутри них заняли мысли альдари, которые иначе захватили бы неуемные амбиции и стремление к власти.