Дикий фраер - [34]

Когда же визит Клопа затянулся, он заподозрил самый худший вариант: милицейскую засаду, а потому двинул вперед сразу две пешки – Монгола и Корявого, которыми был готов пожертвовать в любой момент, даже без особой на то надобности.

– Первый, Первый, я Третий! – хриплый призыв вывел Стингера из состояния неподвижности.

– Слушаю, Третий, – поторопил он Корявого возбужденным металлическим клекотом.

– Клоп – стопроцентный жмур, – доложил почти неузнаваемый из-за искаженного тембра голос. – В квартире пусто, дверь открыта. Но клиент ушел через окно.

– На вертолете? – рявкнул Стингер, не желая признать, что его обвели вокруг пальца.

– Простыни связал. – Эмоций, переполнявших Корявого, было так много, что они просочились в радиоэфир, подтверждая, что говорит не робот, а живой человек.

– Дверь закрыть! Ждать снаружи! – Прервав связь, Стингер скомандовал чахоточному Гуне, который, как обычно, сидел за рулем: – Объезжай дом… И шевелись, шевелись!

Маневр занял меньше двух минут. Выскочив из автомобиля, Стингер задрал голову, разглядывая самодельный канат, светлеющий на фоне стены, а потом скомандовал Батону, рыхлому бледнолицему парню с ржавыми волосами и веснушками:

– Полезай наверх. Ты вместе со всем своим дерьмом потянешь столько же, сколько лехманский охранник. Врубаешься?

– Нет, – честно признался Батон, но тут же ринулся на приступ стены, потому что знал, что может Стингер сделать с ним за один-единственный лишний вопрос. – Гых! – выдохнул он, подтянувшись. – Бля! – это он добавил уже, когда сел задом в грязь, накрытый с головой простынями, как какой-то раздолбай с парашютом.

Стингер был уже рядом, неизвестно почему издав короткий азартный смешок. Батон, зажмуривший глаза в ожидании пинка, с изумлением услышал удовлетворенное шипение:

– О! Пруха! Масть нам привалила, Батончик! В доме пацан тормознулся, никуда не делся.

Поддев ботинком осколки стекла, усеивающие мокрую асфальтовую дорожку, Стингер опять запрокинул лицо вверх и, скользнув взглядом вдоль щели, разделяющей секции здания, поднес к губам передатчик:

– Третий, – тихо сказал он, когда Корявый ответил на вызов. – Бегом в соседний подъезд, по-над стеночкой, тихо, как мышки. Пятый этаж, крайняя дверь справа. Пацан там, если еще не сдернул. Затаиться и ждать! Он, сучонок, отсидится немного и высунется. Брать живым.

Дождавшись подтверждения, что приказ принят, понят и уже выполняется бегом, Стингер осклабился. Лехманский охранник был слеплен не из того теста, чтобы брать заложников и требовать у властей самолет. Наверняка сейчас наблюдает за происходящим внизу, а когда убедится, что осада снята, попытается улизнуть.

– Уходим, – громко скомандовал Стингер. – Смылся, паскуда, нечего здесь ловить. Заводи мотор, Гуня!

Батон, комкая в руках снятую с головы простыню, робко напомнил:

– Как же уходим, если…

Стремительно шагнув к нему, Стингер дважды ударил его по лицу футляром передатчика, приговаривая:

– Тебя пасть просили раскрывать?.. Просили?..

Не поинтересовавшись, во что превратилась физиономия подручного, он занял свое место в «Тойоте» и, с отвращением пошаркав грязными подошвами по коврику под ногами, сказал Гуне:

– Разворачивайся и жми прямо. За аркой соседнего дома тормознешь. Вернемся пешком… Батон!

– Да, – отозвался тот со своего места сдавленным голосом.

– Зубы целы?

– Один шатается, – доложил Батон после секундной паузы.

– Вырви его. Сам.

– Но, Стингер…

Гуня тихонько захихикал, смущенно прикрывая рот ладошкой. Эта привычка появилась у него по причине отсутствия сразу двух передних зубов, которые Стингер запрещал заменять искусственными.

Глава 8 Роман в скверном переплете

– Оплачиваем проезд!

Роман уткнулся носом в холодное влажное окно автобуса с таким отсутствующим видом, что контролерша прошла по салону мимо, собирая дань с вошедших пассажиров. Каждый ее зычный призыв приобретать билеты стегал Романа по нервам, потому что в его карманах не было ни гроша, и он, давно отвыкший от общественного транспорта, чувствовал себя самым настоящим зайцем без всяких кавычек. Затравленным, напуганным зайцем, понятия не имеющим, куда бежать в большом враждебном городе, где искать спасения.

Думать про свое беспросветное будущее совершенно не хотелось ни сейчас, ни завтра утром. Очень уж сомневался Роман в том, что оно, это утро, будет намного мудренее, чем постылый нынешний вечер. Не было у него надежды. Не было ответов ни на один из насущных вопросов, стоящих перед ним.

Где жить? Что кушать? Во что одеваться? Не те времена наступили, чтобы можно было запросто переквалифицироваться в управдомы – работу еще поискать нужно. Вместо того, чтобы, уходя, прихватить с собой хоть какие-то вещички на первое время, Роман поддался эмоциональному порыву, избрав лозунг всех записных неудачников: «Чем хуже, тем лучше!» Сейчас этот детский жест представлялся совершенно ненужным и глупым. Хуже все равно было уже некуда. А вот хоть чем-то улучшить свое положение теперь не представлялось возможным. Роман вздохнул, отчего стекло перед ним помутнело, и произошло это далеко не в первый раз.

«В автобусах не наездишься, – уныло думал он, рассеянно глядя на ночные огни, проносящиеся за окном. – Хорошо еще, что контролеров так поздно не бывает, а то огреб бы по мордасам на какой-нибудь пустынной остановке. Но куда деваться? Переночевать в подпольном клоповнике с бомжами? Сидеть до утра на лавочке под дождем? Или торчать на вокзале, где тебя скоро приметят тамошние постоянные обитатели и сдадут людям Стингера за бутылку водки? Эх, вот же собачья жизнь настала!»