Дикие сердцем - [15]

— А что получила победительница?

— Машину, наверно, или еще что. А может, отдых в Майами-Бич? Когда я ее об этом спросила, мама сказала, что она не выиграла, потому что ее сиськи оказались недостаточно большими для закрытого купальника, в котором она была. Но зубы у нее были лучше. А победившая девица… Мама сказала, что у нее зубы были такие же здоровенные, как сиськи. Я видела фотографию этой мисс Джорджии с коробкой цыплят. Мама стояла прямо рядом с ней.

— А ты знаешь, что они делают с ними? — спросил Сейлор.

— С кем? С цыплятами?

— Угу. Перемалывают на удобрение. На жарку только курочки идут.

Лула скорчила гримасу:

— Ох, Сейлор, грустно это. Таких маленьких убивают.

— Грустно не грустно, а это — факт.

— Мама говорила, что воняло там ужасно. Весь городишко этот, Гейнсвилль. Так, значит, это из-за кур… Она всегда об этом вспоминала. А на следующий год мама вернулась домой.

Сейлор и Лула все еще не спали, хотя было уже четыре утра. Держась за руки, они лежали в постели в номере отеля «Бразилия». Голубая змейка света от уличного фонаря закручивалась в тени окна и пересекала их тела.

— Сейлор?

— Что, милая?

— Ты можешь вообразить себе, каково это — быть съеденным диким зверем?

— Например, тигром?

— Ага. Иногда я думаю, вот это был бы писк.

Сейлор засмеялся:

— Причем последний.

— А быть растерзанной гориллой… — размышляла Лула.

— Или задушенной питоном?

Лула покачала головой:

— Это не то. Слишком медленно. Будешь чувствовать, как ломаются кости и вылезают внутренности. Лучше когда на тебя нападает сильный зверь и вмиг разрывает на части.

— Лула, тебе иногда такие дикие мысли в голову приходят.

— А ведь все интересное, новое приходит в этот мир благодаря чьим-то странным мыслям, Сейлор. Не может же быть, чтобы простая душа взяла и ни с того ни с сего выдумала вуду, например.

— Вуду?

— Конечно. А как еще ты объяснишь, что, если воткнуть иголки в куклу, можно вызвать у человека сердечный приступ? А если сварить обрезки ногтей, то человек будет блевать до тех пор, пока внутри у него ничего не останется и он не упадет замертво. Скажи мне, стал бы нормальный человек связываться с такой жутью?

— Ну ты вообще…

— Дану?

— Я от тебя тащусь, лапочка.

Лула уселась верхом на Сейлора:

— Попробуй-ка кусочек Лулы.

Сон Сейлора

— Он здесь, — сказала Лула. — Джонни Фэррагут. Я его видела.

— Где? — спросил Сейлор.

— Рядом с «Кафе дю Монд». Он сидел за столиком снаружи. Ел пончики.

— Он тебя заметил?

— Не думаю. Я вышла из кондитерской на другой стороне улицы, заметила его и сразу же вернулась в отель. Похоже, нам пора сматываться, а, Сейлор?

— Похоже на то, детка. Поди сюда, присядь со мной на минутку.

Лула поставила коробку конфет на шкаф и села на кровать рядом с Сейлором.

— Думаю, все обойдется, милая. Я пойду поменяю масло в машине, и вперед.

— Сейлор?

— А?

— Ты помнишь, как мы сидели как-то ночью у памятника конфедератам? Мы прислонились к нему, а ты взял мою руку, положил себе на сердце и сказал: «Ты чувствуешь, как оно бьется там, Лула? Оно твое, теперь оно принадлежит тебе». Помнишь?

— Помню.

Лула положила голову на колени Сейлору, и он погладил ее шелковистые черные волосы.

— Я надеялась, что ты помнишь. Эта ночь осталась у меня в сердце. Иногда я думаю, что это была лучшая ночь в моей жизни. Правда.

— Но мы же вроде не делали ничего особенного.

— Разговаривать — это хорошо. Как еще поймешь друг друга? Я верю в общение, если ты еще не заметил.

— Пока тебя не было, мне приснился сон, — сказал Сейлор. — Странно, но, когда я был в «Пи Ди», мне почти не снились сны. Может, пару-тройку раз всего, да и то я ничего не мог вспомнить потом. Помню только, что про баб, ну да там это всем снится.

— А этот ты хорошо помнишь?

— Очень ясно. Такую страсть не забудешь, Лула. Я был в большом городе вроде Нью-Йорка, хотя ты ж знаешь, я там никогда не был. Стояла зима, кругом лед и снег. Я жил в какой-то старой крысиной норе с моей мамой. Она тяжело заболела, и мне нужно было раздобыть для нее лекарства, а денег у меня не было. Но я сказал ей, что добуду таблетки. Поэтому я вышел на улицу, по которой во все стороны шли толпы народу, и было невозможно идти прямо, чтобы добраться, куда мне нужно. Дул сильный ветер, а я был легко одет. И хотя мороз прямо обжигал, я очень сильно вспотел. Пот так и лил с меня. Черный пот, потому что я давно не мылся.

— Милый, это здорово чудно.

— Я знаю. Я все шел-шел, хоть у меня и не было денег на лекарства, и шел я куда глаза глядят. Люди толкали меня, врезались в меня, все они были тепло одеты. Они, видно, думали, что я бомж или псих, потому что я грязный и плохо одет. Потом я вспомнил о тебе и пошел к твоему дому. Только на самом деле это был не твой дом, потому как было это там, в холодном мрачном Нью-Йорке, где-то очень далеко. Я с трудом пробирался сквозь толпу, борясь за каждый шаг. Людей становилось все больше и больше, а небо было вроде бы дневное, но очень темное. Ты жила в каком-то большом здании, и мне пришлось долго подниматься по высокой лестнице, но в конце концов я нашел это место. Ты впустила меня, но ты была не рада меня видеть. Ты спросила: «Зачем ты пришел сейчас, именно сейчас? Прошло ведь много времени с тех пор, как мы виделись последний раз».