Дикие мальчики - [27]

•Старая разрушенная исходная точка Сент-Луис в Миссури… разбрызгиватели для орошения лужаек летняя площадка для гольфа… чай со льдом и жареный цыпленок в отеле «Грин-Инн»… серебряные звезды классных комнат… пыль юной руки расплывается… мельтешенье ляжки и ягодицы треск пулеметных очередей когда он кончил…

– Смотри, Млечный Путь…

– Но то было давным-давно, а теперь меня вдохновляет звездная пыль небес…

… тусклые подрагивающие далекие звезды ящик письменного стола заело его рука вдалеке вот прямо тут у меня на плече.

•Жена машет мужу улетающему на вертолете. В небе полно вертолетов. Она отдает распоряжения роботу выполняющему работу по дому. В разбомбленных городах бормочущие калеки роются в отбросах.

– Мы выступили в пятницу, двадцать третьего апреля семьдесят шестого года.

– Двадцать пятого июня восемьдесят восьмого Касабланка четыре дня. Захудалая улочка на окраине.

– Третье апреля восемьдесят девятого Марракеш… улицы без освещения машины с карбидными фонарями. Похоже на гравюру конца девятнадцатого века из старого издания дневников какого-нибудь путешественника.

•Часы отбивают время. Смена времен года. Новогодние гуляки распевают «Старые добрые времена» Роберта Бернса. Бьет гонг. Боксеры расходятся по углам. Рефери с хронометром заканчивает футбольный матч.

•Ткань минералы дерево увиденные в электронный микроскоп.

•Звезды и космос увиденные в телескоп.

•Пыль и ветер далеких 1920-х годов.

Мертвое дитя

В площадках для гольфа для меня есть нечто особенное, ощущение, что там должно что-то случиться. Я помню площадку для гольфа в Танжере, но это случилось не там. Помню комнату, где не включался свет, и позднее в Мехико вижу, как стою на улице под пыльными деревьями, а за ветками и телефонными проводами – мексиканское небо такое голубое, что больно смотреть. Я вижу, как прочерчиваю небо, словно комета или падающая звезда, чтобы покинуть землю навсегда. Что меня удерживает? Сделка, из-за которой я вообще нахожусь здесь. Сделка – это тело, удерживающее меня. Мне четырнадцать лет, я худой светловолосый подросток со светло-голубыми глазами. Моя память перескакивает с одного предмета на другой серией бессмысленных, реалистичных стоп-кадров. Вот я стою перед кантри-клубом. У дверей – охранник. Я стою так долго, что он перестает обращать на меня внимание. Если я стою где-нибудь достаточно долго, люди перестают на меня смотреть, и тогда я могу пройти. Люди прекращают на меня смотреть, и тогда я могу… Женщины на рынке называют меня El nino muertо, иными словами, «мертвый мальчик», и крестятся, когда я прохожу мимо. Я не люблю женщин – ни молодых, ни старых. Я не люблю даже самок животных, и суки рычат и скулят при виде меня. Я стою под пыльным деревом и жду. Члены клуба входят и выходят. За воротами – здание, за ним – площадка для гольфа. Я хочу попасть на площадку, но мне незачем спешить. Какой-то мужчина замечает меня, проходя мимо. Он смотрит не на меня, а в негативное пространство, вычленяя мой контур из воздуха. Он останавливается и спрашивает, не хочу ли я сандвич. Я говорю ему «да», и он ведет меня внутрь, а там я сажусь за столик возле увитой вьюнком решетки, и он заказывает сандвич и апельсиновый лимонад.

(Я покупаю мертвому мальчику сандвич. Американский мальчик здесь один. Послушай, я сделал ошибку, найдя ту площадку для гольфа, чтобы говорить «сэр» и притворяться мертвым мальчиком. Путь был, разумеется, перекрыт.)

Лимонад холодит мне горло. Я сижу и ничего не говорю. За столом еще несколько мужчин. Я вижу размытые обрывки слов, которые они называют своими проблемами. У меня нет проблем. Мне полагается добраться до площадки для гольфа, попасть на площадку для гольфа и оттуда дальше за деревья. Я помню комнату позади этой площадки, куда мне нужно попасть. Маленький блестящий мячик выплывает из моей головы и толкается снизу в виноградную шпалеру, словно воздушный шарик, пытающийся взлететь в небо, но нитка его не пускает. А теперь я снаружи. Жарко. Незнакомец дал мне немного денег. За воротами – киоск, я покупаю еще один апельсиновый лимонад. Другой апельсиновый лимонад. Мне хочется спать. Я оглядываюсь в поисках места, где бы поспать. Я нахожу закуток, где у стены лежат круглые камешки. На круглых камешках хорошо спать, почти как на песке. Я устраиваюсь поудобнее и, уткнувшись коленками в стену, засыпаю. Когда я просыпаюсь, камешки под моей рубашкой прохладные. Надо мной стоит какой-то мужчина. У него розовое брезгливое лицо. Он спрашивает, не я ли тут кэдди, то есть мальчик, таскающий клюшки и подающий мячи для гольфа. Его кэдди не пришел, и вообще что это за клуб такой, где нет кэдди, там, откуда он приехал, клубы работают как следует. Да, говорю ему я, я кэдди.

– Ну тогда пошли, – говорит он.

Нас останавливает швейцар, твердит, мол, я не кэдди в этом клубе. Мужчина спорит. Швейцар говорит, что нам надо обратиться к управляющему. Затем мы проходим. Управляющему все равно. Он дает мне нарукавную повязку с маленьким латунным кружком и номер. Я – номер 18. Мужчина не умеет послать мяч далеко и не видит, куда он закатился. Я легко нахожу ему мячи, и он говорит, мол, я лучший кэдди, кого он встречал, и вообще что американский мальчик делает здесь совсем один? Я говорю ему, что я сирота, хотя это ложь, и он дает мне двадцать песо. После того, как мужчина уходит в здание клуба, я обнаруживаю, что путь мне заступили кэдди-мексиканцы.