Дикие лошади - [51]

Что вполне могло случиться.

С этой мыслью, напряженными мускулами и горящими легкими я достиг последнего поворота: еще два препятствия, прямая, а там уж и финишная черта.

Будучи опытными жокеями, Синий и Красный ждали этого последнего поворота, прежде чем вложить все силы в последний рывок. Я ускорился вместе с ними, решительно не желая постыдно тащиться в хвосте, и мой конь понял меня, как это часто бывает со скаковыми лошадьми, и приложил все остатки сил, чтобы выйти вперед.

Не знаю, как остальные, но последние два препятствия я преодолел так, словно пытался выиграть Гранд-Националь, но даже это мне не помогло. Мы финишировали в таком порядке: Красный, Зеленый, Синий; на финишной черте первый опережал второго на полкорпуса, как и второй третьего.

Мы замедлили бег и рысью выехали в ворота. Я чувствовал, что вот-вот свалюсь от изнеможения. Дышал я глубоко, через нос; в свое время я многим актерам говорил, что самое явное проявление усталости — это хватать воздух ртом.

Синий и Красный ехали впереди меня; мы вновь присоединились к остальным жокеям. Никто ничего не сказал. Мы спешились и отдали поводья грумам. Я чувствовал, как дрожат мои пальцы, когда расстегивал шлем; я надеялся, что жокеи не видят этого. Я снял шлем, вернул его тому, у кого одалживал, и большим пальцем руки смахнул пот со лба. По-прежнему слышалось только приглушенное бормотание голосов. Я расстегнул полосатую рубаху, буквально заставив руки повиноваться, и долго трудился, развязывая шарф. От тяжелого дыхания болела диафрагма. Я протянул рубаху и шарф их хозяину и взял свои вещи у кого-то, кто поднял их с травы. Надеть их у меня не было сил, и я просто перебросил их через руку.

Мне не нравилось, что все, включая меня, испытывают в основном смущение, и я сделал все, чтобы разрядить обстановку.

— О'кей! — сказал я. — Значит, завтра вы будете участвовать в скачках?

— Да, — ответил Синий, и остальные закивали.

— Чудесно. До завтра.

Я улыбнулся совершенно искренне, хотя и вполнакала, и повернулся, чтобы пойти туда, где Монкрифф, черт бы его побрал, пытался притвориться, что все это время у него на плече не было видеокамеры.

Меня кто-то окликнул:

— Мистер Лайон!

Я помедлил и обернулся. Вот как — мистер Лайон! Сюрприз.

Жокей в бело-зеленой рубашке сказал:

— Вы отстояли свою правоту.

Я ответил улыбкой и взмахом руки, а потом побрел по траве к Монкриффу.

— Дерьмо! — заключил он.

— Только не дерьмо. Завтра мы можем получить великолепный заезд. Они не позволят себе сделать дело хуже, чем страдающий одышкой любитель.

— Надень рубашку, а то умрешь от холода.

Но не от сломанной шеи, думал я, чувствуя тепло, усталость и неистовую радость.

Эд отдал мне мобильный телефон, сказав, что О'Хара звонил мне, пока он, Эд, объезжал ипподром, и хотел узнать, где я нахожусь.

— И что ты сказал ему? — спросил я.

— Сказал, что вы ездите верхом. Он хотел, чтобы вы перезвонили ему.

— Ладно.

Я направился к своему автомобилю и по пути набрал номер О'Хары. Судя по всему, он был вместе с Говардом, который теперь так и пыхал энтузиазмом по поводу идеи ведовства и хотел сделать на ней особое ударение. Сцены одна за другой текли с его пера.

— Гм, — сказал я, — только попридержи его. Ведьмы не вешают сами себя, и нам по-прежнему нужен определенный убийца.

— У тебя есть обыкновение, — сухо отозвался О'Хара, — держать палец на кнопке. — Он сделал короткую паузу. — Говард сказал мне, где живет Элисон Висборо.

— Ты заключил с ним сделку? Торговались?

— Возможно, — холодно сказал О'Хара, — нам не стоит отнимать у него последний цент.

Я улыбнулся.

— Как бы то ни было, не съездить ли тебе повидаться с ней? Это где-то в Лейчестершире, — продолжал О'Хара.

— Когда? Завтра у нас весь день съемки.

— Сейчас. Говард позвонил ей. Она тебя ждет.

— Сейчас? Не может ли это сделать кто-нибудь другой?

Я был на ногах с четырех часов утра, а сейчас уже пять сорок пополудни. Мне хотелось принять душ, и я чувствовал себя, мягко говоря, разбитым. Лейчестершир — это много миль совсем в другом направлении.

О'Хара сказал:

— Я думал, тебе будет интересно встретиться с ней и с ее матерью, которая живет вместе с нею.

— Одри?

— Героиня Сильвы по фильму, — подтвердил О'Хара.

— Ну… да, мне интересно. О'кей, я еду. Какой у нее адрес?

Он подробно сообщил и адрес, и номер телефона.

— Говард выворачивается наизнанку, пытаясь быть любезным.

— Держу пари.

Переводя разговор на другой предмет, О'Хара уточнил:

— Эд сказал, что ты ездил верхом…

Этот косвенный вопрос развеселил меня. Я ответил:

— Я проехал по кругу с парой жокеев, чтобы они увидели, что потребуется от них завтра.

— Тебе следует соблюдать осторожность.

— Несомненно, — отозвался я. — Всегда.

Мы распрощались, и я продолжил путь к автомобилю, опять набирая номер, на этот раз Робби Джилла.

— Томас Лайон, — представился я, когда он снял трубку. — Как там моя барышня?

— По-прежнему на интенсивном лечении. Я связывался с хирургом, и он написал в ее карте: «Нетранспортабельна». Это будет до тех пор, пока ей нужны внутривенные вливания. В любом случае два или три дня. Ее сын невыносим. Фанфарон!

— Чем он занят?

— Запугал всех медсестер до немоты. Этакий важный господин.