Дикие гуси - [38]

Олег в горячке бросился за ним. Открывшаяся дверь гостеприимно приняла Лося, ему же повезло меньше: сунутая за порогом в ноги палка заставила потерять равновесие, а сверху, по затылку, добавили чем-то тяжелым. В глазах коротнуло вспышкой, и Грунский полетел мимо пола дальше, дальше, вниз — в черную бездну…

Очнулся он от голосов. Лось распекал кого-то из «шестерок» — судя по командному тону:

— Суки позорные, я вам че базарил, когда пачку давал? Выжрали, паскуды, «первак», а мне, Лосю, нифиля? Это за мою-то доброту? Грею вас, грею, а толку — как с пидора ребенок! А ну, канай сюда, Хомяк! На, падла, закуси чифирок!

Послышались глухие удары по мягкому и вскрики. Олег дернулся в ту сторону и лишь теперь осознал свое положение: при тусклом свете керосиновой лампы, стоящей на грубо сбитом столе, рядом с электроплиткой и дюралевой кастрюлькой с чифиром — круто заваренным чаем. Он лежал на деревяшке, обшитой дерматином. Повертев головой, догадался: спортивный конь. Руки были привязаны к боковым упорным кольцам «коня», а ноги — к «копытам», так что тело Грунского оказалось согнутым в пояснице под прямым углом. И еще одно понял он: ниже пояса его раздели догола…

Закончив «вставлять ума» Хомяку, Лось взял лампу со стола и, подойдя к спортивному снаряду с Грунским, поставил ее перед его связанными руками. В нос Олегу тут же ударил запах сгоревшего керосина. Потом, оглядев «работу» своих «шестерок» и, по всей видимости, оставшись довольным ею, захохотал:

— Ой, наемничек, ну и видок у тебя сейчас — как у одной шалавы, которую я в былые времена трахал таким же способом! Так говоришь — изуродовать меня собрался, а? Грубо, очень грубо с твоей стороны! Но я человек более гуманный, поэтому вместо того, чтобы пересчитать твои ребра, приласкаю тебя!

Лось с удовольствием пошлепал по выпяченным обнаженным ягодицам Олега, и это оказало на уголовника странное действие: физиономия враз забурела, дыхание участилось, а лапищи принялись мять и щипать обнаженное тело. Лось тут же нервно дернул «молнию» ширинки и извлек на свет свое естество: огромный член — «шестерню», с вживленными у головки под кожу пластиковыми «шариками».

— Лось, этого тебе делать нельзя! — спокойно проговорил Грунский. В нем начал просыпаться тот прежний Айс.

— Это почему же, дорогуша? — покачивая своей «елдой», тот сделал шажок к Олегу.

— Потому что придется тебя убить в этом случае. А заодно и свидетелей — твоих «шестерок». А мне сейчас на «мокряк» раскручиваться не с руки — других проблем хватает. На больничку ты работать будешь — это я тебе после сегодняшнего случая обещаю точно, но если, не дай Бог, сделаешь то, что собираешься сделать, — всем вам, стоящим рядом, — кранты! Это не пустые обещания, можешь мне поверить на слово, Лось! У тебя останется только два выхода: или убить меня, или умереть самому, третьего не дано.

— Ну хорошо, моя маленькая, убедил — я воспользуюсь твоим первым предложением! — сюсюкал, распаляясь, Лось. — Здесь, в подвале прачечной, есть отличная котельная — там ты и сгоришь, весь, без остатка. И пепел твой развею я в ночи! — промурлыкал он, пристраиваясь поудобнее сзади Грунского, и вдруг досадливо вскрикнул: — Да ты девочка совсем еще, без вазелина с моим инструментом здесь делать нечего! Хомяк, Сука, Черпак, а ну, живо в больницу за смазкой, пока я на склад схожу за настоящим чаем — не пить же мне помои после вас!

— Лось, а может, пока эти сбегают, я покараулю «девочку»? — предложил Хомяк.

— Сливки снять хочешь, гнида? — замахнулся на него шеф. — И тут мне свинью подложить норовишь? Замочу наглухо!

Он лапнул себя сзади за поясницу и, не обнаружив там финореза, прикрикнул на отступавших к двери подельников:

— И поищите там, в палате, мое «перышко» под кроватью безногого учителя! Все, разбежались, через пятнадцать минут я вас жду здесь! Пока сгоношите чифирок, я «обработаю» для вас этого соколика, а затем пускайте его вкруговую, сколь душа пожелает, все равно после спалить придется, иначе этот придурок нам всю малину обхезает.

Хлопнула входная дверь, качнулось пламя в «керосинке», и Грунский остался один, наедине со своим бедственным положением и безрадостными мыслями. Пока один, но ведь вскоре вернутся эти… Он застонал от ярости и бессилия, напряг руки, ноги — бесполезно, привязаны с усердием и страховкой — на «всякий-який»…

Входная дверь, чуть скрипнув, отворилась, впустив волну прохладного ночного воздуха, вновь качнувшего язычок пламени в лампе.

«Что такое? — заметалась мысль. — Неужели прошло пятнадцать минут? Или кто-то из этих хануриков все-таки вернулся, чтобы „опустить“ меня первым…»

— Грунский, ты здесь? — раздался откуда-то снизу, от порога, знакомый голос.

«Сосед по палате, учитель! Вот это да! Но как же он — без ног?..»

— Здесь я, здесь, Вазген Анастасович! — обрадованно отозвался он.

Вскоре послышался шорох у его ног, секунда — и они свободны. Затем учитель переполз вперед, приподнялся и резанул по веревке, стягивающей руки… финкой Лося.

— Не опоздал я? — озабоченно спросил у разминавшего кисти Олега, затем, улыбнувшись, добавил: — Все недостающие части вашего туалета — вон там, на стуле у стола.