Дикие цветы - [15]

— Вообще-то я сегодня еду в Дорсет.

— В твое симпатичное местечко у моря? — холодно спросила она. Жилка на ее лбу едва заметно запульсировала. — Должно быть, там весело.

— Да, — сказал он, и эта идея начала его согревать. — Да, хочу устроить семье сюрприз.

— Чудно. — Она снова встретилась с ним взглядом, и выражение презрения в ее глазах отразилось настолько сильно, что он удивился тому, что другие его не замечают. — Что ж, — сказала она. — Тогда мы должны тебя отпустить, путь неблизкий… о, спасибо, Рози!

Тони вздрогнул от неожиданности и пропустил внезапно появившуюся за его спиной Рози, пришедшую принести Хелен что-то из косметики.

— Привет, Рози, дорогая! — сказал он проскользнувшей мимо девушке.

Та едва заметно кивнула.

— Ладно, — сказал он. — Я пойду.

Один из обожателей Хелен кивнул Тони на прощание, но сама Хелен проигнорировала его. Оказавшись в одиночестве в коридоре, Тони потер бровь с чувством, напоминающим облегчение, и взбежал по лестнице. Он помахал швейцару Сирилу, открывшему перед ним дверь.

— Меня кто-нибудь ожидает? — спросил Тони с опаской.

— Было несколько прытких старушек, но сейчас они, кажется, ушли, мистер Уайлд.

— В таком случае мне повезло. Спасибо, Сирил.

— Отправляетесь на выходные в какое-нибудь приятное местечко, сэр? — прокричал он вслед Тони, садящемуся в блестящую красную машину, припаркованную в узком переулке.

— На море, Сирил. Хочу устроить своим сюрприз. О, — добавил он с напускной беспечностью. — Не мог бы ты позвонить в «Шикиз» и сказать им, что мне пришлось умчаться на выходные, и я не смогу встретиться за ужином со своими компаньонами? Их зовут Гай де Кетвиль, Саймон Чалмерз и Кеннет Стронг, не помню, кто из них заказывал столик. Скажи, что мне очень жаль, семейный кризис или вроде того. Скажи им… да, скажи им, что я нужен жене, — он с сожалением улыбнулся. — Хотя правда в том, что я так по ним соскучился, что должен ехать прямо сейчас.

— Как же приятно это слышать. Заскочу к ним немедленно, ни о чем не волнуйтесь, мистер Уайлд, — одобрительно сказал Сирил. — Погодите-ка минутку, сэр, — он отошел к конторке около двери. — Подождите… да, раз уж вы упомянули про сообщения, вам оставили одно. — Он развернул мятый листок бумаги; Тони раздраженно смотрел на него. — Мистеру Чалмерзу пришлось отменить ужин. Сегодня вечером он возвращается из Дорсета и, к сожалению, будет в Лондоне позднее. Но он просил передать, что прекрасно провел время с вашей женой и детьми. — Он посмотрел на Тони поверх записки. — Разве это не чудно, мистер Уайлд, сэр? Очень похоже на мистера Чалмерза, с ним не соскучишься. Очень приятный джентльмен.

Тони скрипнул зубами.

— Очень приятный, — повторил он, опустил взгляд на свои колени и улыбнулся. Какая нелепая ситуация. — Передай, пожалуйста, Гаю и Кеннету. И извинись от моего имени. Надеюсь, они отнесутся с пониманием. Спасибо, Сирил.

Он помахал Сирилу, завел мотор и поехал по переулку Святого Мартина, сверкавшему тут и там огнями театров. Внезапно одна из ламп на вывеске «Театра Гаррика» взорвалась, вокруг полетели осколки, и люди с криками бросились в стороны. Атмосфера в городе была напряженная: хотя в Лондоне давно не было взрывов, но ИРА[31] атаковала бар в Белфасте всего два дня назад. Четверо погибло. В такой обстановке всегда ходишь по краю, но что остается делать, кроме как расправить плечи и посмотреть опасности в лицо? На войне как на войне.

Мюзикл Сондхайма все еще собирал аншлаги в «Театре Адельфи». Солидного вида парочки в тяжелых шерстяных пальто и шляпах толпой двигались в сторону подземки. Окна последней гримерки Тони выходили на станцию «Площадь Святого Мартина», и он всегда мог по походке и манерам определить, кто из прохожих возвращался из бегства в другую реальность, переоценив ценности, подлечив разбитое сердце, доверху наполнив свои уши отголосками смеха и песен… Он любил Вест-Энд за его яркость, за никогда не гаснущие огни над театрами, ему нравились узкие сиденья в зале и лабиринты кулис, где он хоронил себя для того, чтобы возродиться как Ромео или как Иванов[32] или Вилли Ломан[33]. Он играл их всех, и не один раз. Он был космическим Гамлетом, играл в постановках Пинеро в римской тоге, он носил фальшивые бриллианты и ножны буквально тысячи раз, считая со своего первого выступления в скромной постановке «Сна в летнюю ночь» в саду у викария под свист и грохот пронизывающих вечернее небо немецких бомбардировщиков; тогда смерть поджидала его за каждым углом.

Проезжая мимо театра Колизей, Тони в приступе ностальгии вспомнил, что всего в нескольких шагах от него находился офис его первого театрального агента. Он располагался над парикмахерской, вывеска гласила «Таланты Рене». Вспомнил Мориса Брауна, высокомерного гомосексуалиста, красящего свои кудрявые волосы в бледно-фиолетовый цвет, что Тони сначала находил странным, а потом начал втайне завидовать — не самим волосам, а тому, насколько их владельца мало заботило чужое мнение…

Покинув театр «Сентрал», он искал агента много недель, слоняясь туда-сюда по переулку Святого Мартина вместе с сотнями других молодых актеров на развалинах послевоенного Лондона, стуча во все двери, умоляя о единственном счастливом шансе. Морис взялся за него в тот же день, и через месяц Тони уже играл в «Гамлете», в той самой знаменитой новаторской постановке, сделавшей его звездой. В последний вечер им пришлось вызывать полицию, чтобы обуздать толпу почитателей, желающих посмотреть, как новая звезда покидает свою гримерку.