Дикая тварь - [3]

.

– Если позволите, доктор…

– О, конечно, мистер Нгунде, извините.

Он потеет.

Как только он закрыл за собой люк, я вспомнил о тель-а-грамме, которую поднял с пола в медпункте. Достаю ее и читаю:

“ИШМАЭЛЬ – ПОЗВОНИ МНЕ”.

Интересно.

Ишмаэль – мое имя по федеральной программе защиты свидетелей, но единственный, кто так называет меня, это профессор Мармозет. Это он первым делом устроил меня в ФПЗС, а потом – в медучилище. А когда у меня начались неприятности – вывез из Нью-Йорка.

Мармозет – не болтун. У него даже нет автоответчика. Если Мармозет выходит на связь, это серьезно. Телеграмма может означать: “Тут для тебя нашлась работа”. Возможно, даже связанная с медициной.

Возможно, даже на суше.

Но пока не узнаешь больше, гадать нечего. Сейчас работенка у меня и так паршивая, даже если не думать, что мог бы заниматься чем-то получше.

Поэтому сосредоточься на качке. На морской болезни.

Очень скоро все выяснится.

2

Портленд, Орегон

Понедельник, 13 августа

В аэропорту Портленда меня встречает девушка с челкой, как у Бетти Пейдж, и табличкой “Д-р Лайонел Азимут” – именно ее я и нанял бы, будь я на четырнадцатом месте в списке богатейших людей Америки. Она просто вылитая телочка с пин-апа. Но такая, что может и хук врезать.

– Неинтересно, – заявляет она, как только я подхожу к ней.

– Я Лайонел Азимут.

– Отвали.

Я не принимаю это близко к сердцу. С виду-то я – елдак елдаком на конце с кулаком.

– Мне назначена встреча с Милл-Отом[8], – добавляю я.

Это заставляет ее передумать:

– У вас есть багаж?

– Только вот это.

Спустя секунду:

– Может, лучше катить?

– Ручка слишком короткая.

Она оглядывается по сторонам, но никто другой на фамилию Азимут не претендует.

– Простите, – говорит она. – Меня зовут Вайолет Хёрст. Я палеонтолог Милл-Ота[9].

* * *

– Для чего Милл-Оту собственный палеонтолог? – спрашиваю я, как только мы прошли сквозь дождь и оказались в подземном гараже. Время восемь вечера.

– Не могу сказать. Это конфиденциальная информация.

– Вы что, клонируете динозавров? Как в “Парке Юрского периода”?

– Никто не клонирует динозавров, как в “Парке Юрского периода”. ДНК разлагается за сорок тысяч лет, даже если это ДНК комара в куске янтаря. Единственный способ получить ДНК динозавра, вымершего шестьдесят миллионов лет назад, – это восстановить ее из ДНК его современных потомков. Мы начнем жрать человечину на улицах раньше, чем достигнем таких технологий.

– О как! С чего бы?

– В ней белка много. И вообще, я не зоопалеонтолог. Вот моя.

Мы подошли к машине. Старенький “Сааб” с полосой ржавчины по всему кузову, вроде ватерлинии. А может, это и есть ватерлиния.

– А какой вы палеонтолог? – спрашиваю я.

– Катастрофический. Если хотите, можете сказать это вслух.

– Что?

– Если я работаю на богача номер четырнадцать в Америке, то почему тогда езжу на такой развалюхе?

Мне это и впрямь было интересно.

– Ну, у меня вообще нет машины.

– Милл-От много не платит, если вас не предупреждали, – говорит она, отпирая правую дверцу. – Он опасается, что на нем захотят нажиться, использовать его.

– И что, старается опередить их?

– Он старается делать все, что, с его точки зрения, поможет ему оставаться в здравом уме. Кстати, не упоминайте это четырнадцатое место при нем. Это его бесит.

– Из-за того, что это ярлык, или из-за того, что он только четырнадцатый?

– Наверное, и то, и другое. Бросайте назад. Багажник не открывается.

* * *

– Так когда мы начнем жрать человечину на улицах? – спрашиваю я.

Она смеется:

– Вы не хотите этого знать.

Мы едем по трассе. Всю дорогу по лобовому стеклу ползет дождевой студень.

– Пожалуй, все-таки хочу.

Я хочу, чтобы сногсшибательная леди ученая говорила дальше, это уж точно. Не могу оторвать от нее глаз, а если мы замолчим, то это будет уже полное хамство.

– В Штатах? – говорит она. – Самое позднее – лет через сто. А может, и через тридцать. В других странах – гораздо раньше. Миллиард человек уже сейчас умирает с голоду.

– Изменение климата?

– Да.

– Необратимое?

– Нет.

– Почему нет?

– Мы уже нажали на метановый спусковой крючок.

– А это у нас что?

– Таяние арктических льдов, насыщенных метаном, – просвещает она. – Метан создает парниковый эффект в двадцать раз сильнее углекислого газа. А когда он окисляется в водной толще до двуокиси углерода, вода подкисляется еще быстрее, чем до этого. Мы уже почти достигли точки, когда Атлантика станет настолько кислой, что моллюски не смогут образовывать раковины. Скоро она станет слишком кислой для всего, кроме сульфатредуцирующих бактерий. А они выделяют сероводород, токсичный для растений и животных, и это тоже парниковый газ. Пятьдесят миллионов лет назад небо позеленело от сероводорода. На этот раз все произойдет гораздо быстрее.

– Альтернативные источники энергии? – спрашиваю я.

– Конечно, нет. Для того чтобы возникли углеводороды, организмы четыре миллиарда лет преобразовывали углекислый газ из атмосферы в углеводы с помощью солнечной энергии. Что может их заменить? Ветер? Геотермальная энергия? Даже если бы они могли заменить, у нас нет технологии для хранения такой энергии. Нефть хотя бы сама себе проводник и аккумулятор.

– Мирный атом?