Дикая слива - [13]

— Я не смогу выйти замуж из-за моих ног? — спросила Мэй.

— Прежде всего, потому, что едва ли твоя тетя даст тебе приданое!

— А разве она отпустит меня в мастерскую?

— Я с ней поговорю. Скажу, что слышала, как соседи болтают о том, что госпожа Ши сделала сироту служанкой вместо того, чтобы приставить ее к полезному делу. К тому же в мастерских платят деньги — станешь отдавать их своим родственникам. Да и кормежка там бесплатная.

— А кто присмотрит за Тао?

— Я присмотрю.

К удивлению Мэй, тетка согласилась. Девочка была рада вырваться из ненавистного дома, к тому же ее прельщали мысли о шелке: воображение рисовало волны тканей, казалось, сотканных из радости и света.

В условленное время за Мэй зашла сестра Лин-Лин и повела девочку в мастерскую.

Над морем занимался рассвет, но прибрежные воды были еще темны. В городе постепенно загорались огни: Кантон медленно воскресал из ночной темноты.

Тело пробирал утренний холод, и Мэй охотно прибавила бы шагу, но Циу и ее дочь шли еле-еле. Когда они добрались до мастерской, которая находилась на окраине города, солнце поднялось из-за горизонта и легло на вершину одного из домов, чем напомнило Мэй красный шарик на остроконечной шляпе отца.

Вопреки ожиданиям, девочка не увидела в мастерской никакого шелка. Здесь были ряды деревянных полок, больших плетеных корзин и огромных котлов, в которых закипала вода. В помещении было душно и жарко, одежды работниц были серыми от пота, пряди волос прилипли к лицу. Девочка ничего не понимала, и Циу принялась объяснять, что к чему. Мэй поручили снимать с полок коконы шелкопряда и складывать их в корзины: это была самая простая работа, не требующая ума и сноровки.

Другие женщины и девочки волокли корзины к котлам и осторожно опускали коконы в кипящую воду. Опытные работницы разматывали нити. Мэй сказали, что нить должна быть одинаковой толщины, светлая, чистая и блестящая. Самые искусные мастерицы могли размотать в день до пяти лянов[9] шелка — больше не удавалось сделать почти никому.

Едва приступив к работе, Мэй поняла, что ей придется иметь дело с изнанкой той красоты, к какой она привыкла в прежней жизни.

Очень скоро она стала задыхаться от пара и томилась по глотку свежего воздуха.

Несмотря на здоровые ноги, Мэй двигалась медленнее других работниц, и на нее беспрестанно покрикивали. Тело превратилось в комок ноющих мышц, а голова напоминала раскаленный шар. Окружающие люди открывали рты лишь для того, чтобы сказать: «подай!», «принеси!», «живее!».

Когда Мэй уже не видела конца этой пытке, женщины вдруг засуетились больше обычного, а потом потянулись к выходу.

Во дворе росло несколько тенистых деревьев. Работницы уселись под ними, с облегчением вытягивая ноги, вытирая потные лбы, доставая из-за поясов простенькие дешевые веера. Казалось, десятки огромных бабочек заработали крыльями, навевая желанную прохладу.

Мэй выпила воды и принялась ждать обещанного бесплатного обеда. Две женщины вынесли из помещения дымящийся котел. Мэй поспешила к нему, боясь, что ей не хватит пищи, и с изумлением отшатнулась: посудина была полна уже очищенных от оболочки вареных куколок шелкопряда!

— Ешь, — строго сказала Циу, — иначе не сможешь таскать свои лягушачьи ноги. Куколки — полезная и вкусная пища, у той, кто их ест, лицо будет чистым и гладким, как шелк!

Однако Мэй с отвращением помотала головой и отошла подальше.

Когда в конце невыносимо долгого и трудного дня, обессилевшая и голодная, девочка вернулась домой, тетка набросилась на нее с упреками в том, что в доме полно работы, и приказала немедленно заняться делами.

Подошла Тао и принялась хныкать: она привыкла к обществу сестры и постоянно следовала за ней.

— Стоило тебе уйти, она так разревелась, что я с трудом ее успокоила, — сказала Лин-Лин и спросила: — Проголодалась? Пойдем, я тебя накормлю.

На кухне Мэй уселась на плетеный табурет и принялась быстро жевать рис и маринованную редьку.

— Когда получишь деньги, не вздумай отдавать все тетке, — сказала Лин-Лин и, вынув из стены камень, показала небольшую дыру. — Что удастся припрятать, клади сюда. Придет время — пригодится. Ну как работа?

— Я думала, там яркие ткани, а там — гусеницы, — со вздохом промолвила Мэй.

— Шелк — это для тех, кто наверху, — Лин-Лин показала на потолок, — а мы внизу, потому нам — то, из чего его делают. Мы работаем, а они развлекаются, мы плачем, а они смеются.

— Так будет всегда?

Кухарка задумалась.

— Не знаю. Возвыситься всегда труднее, чем очутиться в грязи.

— Почему?

— Больше всего на свете жизнь не любит давать ответ именно на этот вопрос.

Мэй пригорюнилась. Что есть жизнь? Ин-эр говорила, что она похожа на огромный свиток, который постепенно разматывается, с каждым мгновеньем являя нечто новое и неизвестное! Вместе с тем он уже написан от начала и до конца. Если б можно было прочесть его прямо сейчас! Тогда, наверное, удалось бы чего-то избежать, а что-то приблизить. А так только и остается ждать неведомого, считая тяжкие дни и теряя крупицы надежды на перемены к лучшему.

Глава 4

Год, когда Киану Янчу исполнилось семнадцать лет, выдался на редкость неурожайным из-за сменявших друг друга жестоких наводнений и засух. Кроме того, крестьяне страдали от непосильных повинностей и несправедливых поборов.