Дикая история дикого барина (сборник) - [53]
И чем занимается этот упырь? Грабит людей без разбора! Это как если б старец какой, постный подвижник Евсифей, померев в скиту, надумал бы в мёртвом виде насиловать крестьянок у погоста. Понятно, что у всех, кто дочитал до этого места повесть, душа уже несколько поистёрлась, и читателю в голову не приходит вообразить, что грабёж мертвецом прохожих – это нехорошо как-то, не по-христиански, не по-каковски. Как дойдёт ограбленный упырём Башмачкиным другой чиновник до дома, где ждут его детки и беременная жена? По морозу! Ограбленного вам не жалко? А если он тоже помрёт?!
Но нам предписано жалеть только Акакия. Избирательность поражает.
Другой гоголевский персонаж, капитан Копейкин (чуть обогнавший нашего Акакия Акакиевича в чине), тот хоть в рязанских лесах грабил только проезжающих по казённой надобности. Не питерский он был, сразу в глаза бросается. Питерские упыри только притворяются рациональными европейскими вурдалаками, а на самом деле любому пензенскому зомби сто очков форы выдадут, не поморщатся.
Поэтому давайте же соберём побольше денег и отправим их художнику Норштейну. Я к этому клонил, собственно. Сбербанк давал и нам повелевал. Храни всех Кришна Шаверма.
Толстой и девы
Обедали только что. Я решил теперь описывать свою жизнь подробнее.
На обед приходится уговаривать зайти.
Часть участников нашего анабасиса изволят зеленеть лицом, в бассейн глядючи, с трудом поворачивают голову и скребут вывалившиеся пересохшие языки пятернёй, бессмысленно считая пальцы на ногах.
Другую часть мальчиков-зажигалочек я жду не ранее ночи, до того успешно они духовно подвижничают на севере острова. Поэтому обедали втроём.
Говорили о Льве Толстом. Нет на свете темы более естественной над дымящимися суповыми тарелками, чем могучий граф. Так мне кажется сегодня. Вот произнесите сейчас: «Лев Толстой» – и прислушайтесь к ощущениям.
Скажу больше: оглядывая натворённое за все эти дни, я даже представляю себе картину своей встречи со Львом Николаевичем. Лев Николаевич под тягостную духовную музыку спускается ко мне со скалы Завета, держа в вытянутых руках каменную скрижаль с заповедями. Поступь Толстого крошит мозолями камни, очи графа мечут в мою сторону молнии, граф шумно дышит с такой силой, что часть розовых соцветий и нежных бутонов срываются с колючих кустов и забиваются в гневливый нос. В бровях у прозаика кричат перепуганные птицы-пеликаны, рекомые иначе серые неясыти, имеющие там гнёзда и малых птенцов. Из плеч романиста растут кедры, пальцы рук его что тугие снопы, что связки хеттийской чёрной бронзы на поле брани под Мегиддо.
Во власах главы его – херувим с лицом как бы чёрным, но прекрасным, и шестиструнной лирой на золоте.
А тут я такой.
Граф наклоняется со своей исполинской выси ко мне и молчит. Молчу и я, разведя руки в недоумении. «Вот, мол, злонравия достойные плоды!» – говорит моя фигура в сандаликах и панамке.
Борода графа падает на заповеди и заслоняет все «не» в перечне «не укради», «не убий», «не возжелай».
– Да ладно, чё ты! – смеётся граф. – Ещё успеешь попроповедовать с моё!
Но за обедом говорили мы не об этом.
Говорили мы о том, что Лев Николаевич очень любил рассказывать о себе и даже писать о себе, что он женщин губил своей необузданностью и непостоянством. Заедет ли к нему какой искатель истины из воронежских вегетарианцев, поселится ли у него какой литератор-биограф, да хоть бы торопливый сосед заскочит, граф обязательно (не сразу, разумеется, цену себе знал, публику ценил) намекал, что в молодости был ого-го-го-го-го по сдобной женской части. Что хоть сейчас он ни-ни, но в прежние годы лобзал и был лобзаем толпами прелестниц!
Жене своей перед свадьбой дневник собственный подробный давал читать, про свои качественные и количественные показатели в этой сфере. А потом ещё дулся на Софью Андреевну за её нечуткость и ревность. Ждал, поди, что Софьюшка обрадуется, прочитавши про разные графские разности.
А Софье Андреевне, думаю, за глаза было уже того факта, что Лёва за её мамой ухаживал. И что характерно, чуть было не погубил! Чуть было не искалечил судьбу своей будущей тёщи!
Бирюкова Толстой просит не скрывать его, толстовской, «очень дурной жизни»: «Два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня. И я вам, как биографу, говорю это и прошу вас написать в моей биографии… – (тут, поди, по столу пальцем постучал со значением). – Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни, до моей женитьбы… Второе – это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тётки. Она была невинна, я её соблазнил, её прогнали, и она погибла…»
Преступление! Погибла!
Соблазнил! Или даже так: Толстой – соблазнение – увольнение – гибель! Можно и ещё сократить: Толстой – и сразу гибель!
Я, честно, не знаю, зачем Лев Николаевич так на себя наговаривал.
Гаша (Агафья Михайловна) не погибла! (Это я сейчас из «Жди меня!» интонации позаимствовал.)
Служила горничной у сестры писателя, у Марии Николаевны, долгие годы, никто её не увольнял. Более того, когда к Агафье Михайловне приставали с расспросами про Льва Николаевича, Гаша отрицала вообще всё, «ничего не было!»
«Если бы мне дали книгу с таким автором на обложке, я бы сразу понял, что это мистификация. К чему Джон? Каким образом у этого Джона может быть фамилия Шемякин?! Нелепица какая-то. Если бы мне сказали, что в жилах автора причудливо смешалась бурная кровь камчадалов и шотландцев, уральских староверов, немцев и маньчжур, я бы утвердился во мнении, что это очевидный фейк.Если бы я узнал, что автор, историк по образованию, учился также в духовной семинарии, зачем-то год ходил на танкере в Тихом океане, уверяя команду, что он первоклассный кок, работал приемщиком стеклотары, заместителем главы администрации города Самары, а в результате стал производителем систем очистки нефтепродуктов, торговцем виски и отцом многочисленного семейства, я бы сразу заявил, что столь зигзагообразной судьбы не бывает.
«Очень многие в последнее время стали задавать мне вопросы, связанные с родом моей деятельности. Для меня такое любопытство кажется странным. Люди не верят, что чтение псалмов на паперти взаправду может кормить!Любой Шерлок Холмс может подойти ко мне, хрустя пустыми ампулами с семипроцентным раствором под ботинками на пуговицах, и сразу же догадаться, кто я такой и чем зарабатываю себе на кусок горького хлеба и кружку дождевой воды. Раз в тельняшке – значит, моряк. Деревянная нога, подсыхающая у камина, говорит о том, что моряк я не очень хороший, но с богатым прошлым, скорее всего боевым.
Джон Шемякин – знаменитый российский блогер, на страницу которого в Фейсбуке подписано более 70 000 человек, тонкий и остроумный интеллектуал, автор восхитительных автобиографических историй, неизменно вызывающих фурор в Рунете и интенсивно расходящихся на афоризмы. «Немногие знают, что я: работал год коком на танкере в Тихом океане; шесть месяцев носил имя Евгений; был импресарио у колдуньи Любы; играл на сцене адмирала Нахимова; учился в духовной семинарии; трудился в 93-м заместителем руководителя аппарата Демократической партии России; публиковал в журнале «Пионер» стихи про любовь; в 1984 году ездил в Никарагуа на сбор кофе; был укушен ядовитой змеёй; получил отравление хлором при производстве ремней для джинсов «Ранглер»; принимал пустые бутылки у водочного магазина, в котором работал продавцом, числясь по кафедре всеобщей истории университета преподавателем».
Обычный советский гражданин, круто поменявший судьбу во времена словно в издевку нареченрные «судьбоносными». В одночасье потерявший все, что держит человека на белом свете, – дом, семью, профессию, Родину. Череда стран, бесконечных скитаний, труд тяжелый, зачастую и рабский… привычное место скальпеля занял отбойный молоток, а пришло время – и перо. О чем книга? В основном обо мне и слегка о Трампе. Строго согласно полезному коэффициенту трудового участия. Оба приблизительно одного возраста, социального происхождения, образования, круга общения, расы одной, черт характера некоторых, ну и тому подобное… да, и профессии строительной к тому же.
В центре сюжета – великие атланты, управляющие Землей и удерживающие ее в равновесии. Им противостоят враждебные сущности, стремящиеся низвергнуть мир в хаос и тьму. Баланс сил зыбок и неустойчив, выдержит ли он на этот раз? Сложнейшее переплетение помыслов, стремлений и озарений множества героев уведет далеко за границы материального мира и позволит прикоснуться к Красоте, Истине, вечной юности, раскроет секреты управления энергией эфирной сферы – Великой Творящей Силы. Для широкого круга читателей.
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.
В «Избранное» писателя, философа и публициста Михаила Дмитриевича Пузырева (26.10.1915-16.11.2009) вошли как издававшиеся, так и не публиковавшиеся ранее тексты. Первая часть сборника содержит произведение «И покатился колобок…», вторая состоит из публицистических сочинений, созданных на рубеже XX–XXI веков, а в третью включены философские, историко-философские и литературные труды. Творчество автора настолько целостно, что очень сложно разделить его по отдельным жанрам. Опыт его уникален. История его жизни – это история нашего Отечества в XX веке.
Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.