Дикарь - [8]

У Кости горели уши. Он не смел поднять глаза. Обида и стыд сдавили горло. Он медленно повернулся и пошел к двери.

Не разбирая дороги, брел Костя к дому. Его душили слезы. С удивлением увидел, что перелез через плетень и стоит по пояс в снегу в чужом огороде.

«Сам виноват! — зло подумал он. — Расшумелся: мой соболь, мой соболь! Заварил кашу, теперь расхлебывай».

В деревне тайн не бывает. Что знает один — то знают все. Дед Поликарп, у которого жил Костя, маленький плешивый старичок, ворчал на него с обидой:

— Ой, дурень ты, дурень! Натворил делов. Таежники — народ упрямый. Уж коли втемяшится что в башку — ничем не выбьешь. Теперь тебе и «здрасте» не скажут. И детишек не пустят, чтобы ты грамоте их учил. Теперь ты отрезанный ломоть. Сиди дома и пузыри пускай…

Бедуну становилось все хуже и хуже. Он бредил и звал соболя.

— Кабы не скончался, Бедун-то, — вздыхал хозяин.

— Доктор нужен, — горячился Костя. — Срочно нужен доктор.

Дед Поликарп усмехнулся.

— Доктор! Ему деньгу плати. А где Бедун добудет? Потому и прозвище ему дано такое, что в избе — хоть шаром покати.

— Слышь-ка, — поведал Косте хозяин в другой раз. — Сам купец Алин к Бедуну прикатывал. Пытал про черного соболя. Но Бедун — молчок, будто не помнит. Алин рассвирепел, рожа, как свекла, налилась. Сказал, чтобы немедля Бедун ему долг возвратил. Иначе, говорит, вдвойне запишу… — Старик вздохнул, — так-то, браток, пришла беда — растворяй ворота.

Долго не спал Костя в эту ночь. Сидел, обхватив голову, и неподвижно глядел на огонек лампы. Потом растолкал хозяина, горячо зашептал:

— Ружье дашь?

Дед Поликарп испуганно крестился:

— Что ты, мил человек. Неужто купца порешить замыслил?

— Дай ружье, — умолял его Костя, — дай, прошу.

С рассветом, закинув за плечи старую берданку, Костя ушел из деревни. Лыжный след тянулся в тайгу.

Деревенские хмуро переговаривались.

— За соболем ушел. Да за такие дела…

— А кто его знает, — разводил руками дед Поликарп, — ушел не сказавшись, может, просто ветром дыхнуть.

…Снова почуял Дикарь человека. Это был сероглазый. Шел он один, без остроухой злобной лайки.

Соболь не побежал. Он затаился в ветвях ели и стал ждать. У него не было страха. Конечно, человека нужно везде опасаться, но этот совсем не такой страшный, как другие. Он не бросает молнию. Он просто хочет снова посадить Дикаря в клетку.

Человек, тяжело поднимая лыжи, пробирался сквозь чащобу.

Снег с елей сыпался ему на голову и плечи. Вот тяжелый ком угодил ему прямо на шею, человек наклонился и крутит головой, вытряхивает его из-за воротника. У него в руках ружье.

Ближе подпустить сероглазого опасно. Дикарь стал уходить в гору. И снова затаился.

Человек упрямо шел по следу.

Целый день водил его соболь, водил, не торопясь, выбирая места с буреломом и чащобой. Он сам устал, надоело ему хитрить и путать следы. Начал привыкать к человеку и подпускал его совсем близко.

Над горой зацепилось за ели красное холодное солнце. Бледные лучи скользили по склону, подрумянив пышные горбы сугробов. Длинные тени вытянулись по склону.

Человек устал и будет отдыхать. Он выроет яму в снегу и будет долго подпаливать сучья, пока не схватит их горячий прыгающий огонек. Человек наломает веток пихты, приляжет на них и будет смотреть на огонь.

Дикарь стал спускаться по склону. Из-под шапок сугробов кое-где был виден серый камень.

Соболь заглянул в одну из расщелин. Туда была настлана трава — мыши запасли ее на зиму. Дикарь юркнул внутрь. Здесь было так уютно, что не захотелось уходить. Соболь чувствовал, что идет мороз, а тут, в сухой траве, было тепло. Он свернулся калачиком.

Соболиный след привел Костю к расщелине. Он разгреб снег, потыкал внутрь палкой. Расщелина была глубокой. Костя зажег траву и ждал. Дым должен выкурить зверька.

Костя знал разные способы охоты на соболя. Самым надежным и самым трудным сибиряки считали такой: затаиться и ждать, пока зверек не выглянет сам. Соболь любопытен и нетерпелив. Ему обязательно нужно знать, что делается снаружи.

Костя устроился под елью напротив расщелины и стал ждать.

Снизу из-под горы поднималась ночь. Жгучим ледяным дыханием окутывала она тайгу. Чудилось, что стынут деревья в холодной дремоте, замирает дыхание леса…

Луна, большая и яркая, бросала мерцающий свет на горбатые спины камней, на укутанные снегом кедры. Голубым огнем искрятся сугробы.

Низко над горой мерцают яркие россыпи звезд. И в этой режущей уши тишине чудится, будто звезды шелестят и шепчутся. А воздух так неподвижен, что если провести рукой, он зашелестит. Шепотом звезд называют в Сибири мертвое ночное безмолвие тайги.

Жутко одному в такие ночи. Кажется, все кругом погрузилось в мертвый сон. И тебя самого окутывает сладкая дремота. А звезды над горой шепчут и шепчут. О чем они шепчут? Не о том ли, что и ты останешься здесь навечно, что застынет в тебе горячая кровь?

Чиркнула по небу упавшая звезда. Костя мог поклясться, что слышал, как она вспыхнула и сгорела.

Стынут ноги, мороз проникает под полушубок. Глаза слипаются… Костя шевелит в валенке пальцами и все время заставляет себя думать об одном — о соболе. Он напряг всю свою волю, чтобы не задремать.