Дик - [9]

— Хватит, Дик! Отпусти!

Но Дик, как будто и не слыша меня, не ослаблял хватки.

— Кому говорят, Дик!

Бесполезно! Слова не доходили до разъяренного пса. Он с такой силой трепал несчастную собаку, что у той голова моталась из стороны в сторону и, казалось, вот-вот отвалится. Тогда я попытался силой оттащить Дика от полузадушенной жертвы. Хоть бы что! Дик не собирался разжимать челюсти. Уже разозлившись, я, как на бревно, наступил ногой на собаку, а руками что есть мочи рванул Дика за шиворот. Только это и помогло: кожа на шее собаки буквально затрещала, но она освободилась и кинулась прочь, поджав хвост и подвывая от боли и страха. Давясь шерстью, забившей всю пасть, Дик злобно смотрел ей вслед и старался вырваться из моих объятий, но я держал его крепко. В конце концов он успокоился и принялся зализывать раны.

А зализывать было что: правая передняя лапа у Дика была прокушена, бока в разных местах кровоточили, но хуже всего было с левым ухом: разорванное, оно висело, как тряпка. Идти в Козыревский, когда Дик в таком состоянии, я уже не мог, надо было возвращаться домой и оказать Дику первую помощь.

В поселке я сразу пошел к Кулакову и показал ему Дика. Объяснил, в какую историю влипли.

— Это мура, — сказал Кулаков, осмотрев лапу и бока Дика. — Через неделю все засохнет. А вот ухо… Может так и остаться висеть. Промывай марганцовкой каждый день, чтоб не гноилось. А лапу не завязывай, он ее и без тебя залижет.

Замечание Кулакова насчет уха меня расстроило. Я не представлял себе Дика с висячим ухом. Вся собачья красота пропадет. Конечно, есть немало собак, у которых уши висят от природы, у тех же сеттеров, но ведь Дик-то не сеттер. В нем есть что-то волчье, и вот на тебе — ухо… А может, обойдется? Разве не может ошибиться даже такой дока, как Кулаков?..

Но Кулаков не ошибся. Через неделю все укусы у Дика действительно зарубцевались и подсохли, а вот ухо никак не хотело выпрямляться. То есть не то чтобы вообще, а до конца, совсем. Видно, нервные окончания были повреждены слишком сильно и восстановиться не могли. Так что, к моему великому огорчению, треть уха у Дика так и осталась висеть. Утешало одно: самого Дика эта небольшая перемена во внешности совершенно не беспокоила, мне кажется, он и не заметил ее, и это было главное. В конце концов во всем этом деле страдал лишь мой эстетический вкус, а вкусы, как известно, меняются, и я надеялся, что со временем изменится и мой.

Глава шестая

Я готовлюсь к празднику. — Приход «Норильска». — Я иду в клуб. — Убежал или украли? — Вся надежда на Кулакова. — Бесполезные поиски

Приближалось 23 февраля, праздник, день Советской Армии. Я, правда, никогда не был военным, но после института получил билет офицера запаса, и, стало быть, праздник касался и меня. Но строить какие-то определенные планы в отношении того, как его встретить — этим я себя не утруждал. Встречу, как встречаю все праздники — схожу в клуб, послушаю торжественную часть, посмотрю художественную самодеятельность. Потом, может, загляну к кому-нибудь в гости. А может, не загляну, все будет зависеть от настроения. В гостях, конечно, накормят всякими домашними кушаньями, но ведь и у себя от голода не умру. Есть две мороженые китайские курицы, фляжка со спиртом, а главное — целый ящик консервированных томатов. Чего еще надо? А через два дня придет «Норильск», и можно будет разжиться шампанским и фруктами.

Но тут надо сделать разъяснения, потому что без них никто и не поймет, что это за «Норильск» такой и при чем здесь фрукты и шампанское.

«Норильск» — это название теплохода, который, меняясь со своим собратом «Тобольском», курсировал в те годы по линии Владивосток — Петропавловск-Камчатский. Наш районный центр, городок Северо-Курильск, глядевший на поселок с другой стороны пролива, был последним портом, где теплоходы останавливались перед прибытием в Петропавловск, и этого дня островитяне всегда дожидались с нетерпением. Еще бы! На теплоходах имелись роскошные рестораны и буфеты, а в них — все, что хочешь, что нам, привыкшим к суровому островному пайку, казалось верхом достатка и роскоши. Впрочем, здесь я высказался неточно. В нашем положении, когда мы почти круглый год сидели на всем сушеном и консервированном, самой желанной роскошью были свежие капуста и картошка, которыми, к сожалению, на теплоходах не торговали. Зато фруктов, хорошего вина и фирменных папирос там было бери не хочу. Их в нашем единственном магазине никогда не было, так что теплоходные буфеты являлись для нас хорошим подспорьем.

«Норильск» и «Тобольск» приходили в Северо-Курильск два раза в месяц, и в день их прибытия посты наблюдения уже с утра держали нас в курсе событий, поэтому стоило теплоходу встать на рейд, как к нему с обоих берегов — с нашего и с парамуширского — устремлялись десятки всевозможных плавсредств: катеров, самоходных барж, плашкоутов, моторных баркасов. За два или три часа стоянки буфеты теплоходов распродавали все дочиста, и это вполне устраивало корабельную администрацию, потому что зачем же приходить в конечный пункт с полным грузом? В выгоде были и мы: до следующего теплохода жители поселка две семидневки ели фрукты и курили «Герцеговину Флор» или «Богатырей».