Дик - [11]

— Вряд ли. Щенка украсть еще можно, а взрослую собаку как? Приманить разве. Так Дик не пойдет на приманку.

— Не пойдет, — согласился я.

— Тогда и говорить нечего, жди. Он у тебя по первому разу в такие дела встревает, а по первому разу всегда сладко.

Разговор с Кулаковым меня успокоил, однако прошел один срок, за ним другой, а о Дике не было ни слуху ни духу. В конце недели и Кулаков признал, что дело нечисто, и обещал поспрашивать насчет Дика у каюров. Я со своей стороны расспрашивал о нем у всех встречных и поперечных, но все только разводили руками — не знаем, не видели. Оставалось одно — искать. Но где? На острове было достаточно всяких поселков, и в каждом были свои упряжки, да не одна, а штук по пять, а то и больше, смотря какой поселок. Попробуй-ка, обойди все. Тут и зимы не хватит.

Но могло быть и хуже. Дика могли переправить на другой остров, на тот же Парамушир. Хорошо, если в Северо-Курильске осядет, а если увезут куда подальше? Тогда и днем с огнем не сыщешь. Но искать все равно надо было, и я искал, обходя один за другим пока что ближние, прибрежные, поселки. И все пока было впустую, а там начался март, и всякие поиски пришлось вообще отложить.

Март на Северных Курилах — это страх и ужас. Дует и в другое время, но так, как в марте, не дует никогда. Двадцать — двадцать пять дней пурга — это для марта норма. Конечно, в один день пуржит сильнее, в другой — слабее, но все равно пуржит. А в пургу из дома лучше не высовываться, можешь и не вернуться. Бывали случаи, люди замерзали возле самых домов.

Я тяжелее обычного переживал тот март. Если раньше, до Дика, безвылазное мартовское сидение было как бы привычным, то теперь оно стало пуще всякого плена. Слишком резким был переход от живого общения пусть даже с собакой к полному одиночеству. Не очень-то легко сидеть, никуда не выходя, по три-четыре дня. Да к тому же в темном доме, поскольку окна заносило так, словно их забивали фанерой. На улице день, а ты сидишь, как в пещере. Свечка или аккумуляторная лампочка — вот и вся радость. Электричество давали только с шести вечера и до одиннадцати. Веселенькая жизнь! А на улице — сплошные содом и гоморра. Ложишься спать — пурга, встаешь — то же самое, с той лишь разницей, какая пурга. Дует с Охотского — в доме померзень, ветер ледяной, топи не топи, все выдувает. Повернуло с океанской стороны, с востока, — тоже не сахар, снег с дождем. Глядишь, а уже полило с потолка, и надо подставлять ведра. Были, конечно, и затишья, но их хватало только на то, чтобы откопаться, очистить от снега окна и прорыть траншею к сараю, где дрова и уголь. Даже к знакомым сходить не успевали, телефон — вот и все общение.

В такой жизни мне очень не хватало Дика, и, хотя со дня его исчезновения прошло чуть ли не полтора месяца, я не терял надежды напасть на его след. Я и мысли не допускал, что Дик погиб. Не могла просто так погибнуть такая собака. И в сопки уйти не могла. Собаки бегут туда не от хорошей жизни, а Дику жаловаться на жизнь было грешно. Нет, его украли, в этом я был твердо убежден. Вот только кто и как?

Глава седьмая

О связи тайного и явного. — Мне нужны новые брюки. — ГАП. — Я нахожу Дика. — Васька-бульдозерист. — Приманка, на которую попался Дик

Но все тайное рано или поздно становится явным. В это верят далеко не все, а между тем это объективный закон жизни. Случайностей в ней нет, все закономерно, но пути от тайного к явному чаще всего настолько сложны и запутаны, что мы не видим их внутренней логики, и, когда тайное вдруг проступает, все относят это едва ли не к чуду.

Я нашел Дика. Случайно или нет — судите сами.

Начнем с того, что мне понадобились новые брюки. Конечно, по курильскому климату, когда летом все время дождь, а зимой постоянно пурга, предпочтительнее ходить в спецодежде, но все же надобность в обновах время от времени возникала — не станешь же год за годом ходить в одних и тех же брюках и рубахе. К тому же праздники, именины и дни рождения отмечают везде, а на торжество не явишься в брюках из «чертовой кожи». Но как быть, если в нашем магазинчике отродясь не продавали приличных брюк? Ясно всякому — шей на заказ. Именно это я и вознамерился сделать, а потому, купив отрез габардина, отправился в ГАП.

Вообще-то ГАП — это поселок Денисовка, но Денисовкой его никто не называл, ГАП да и только. Кто придумал эту аббревиатуру и что она означала — я так и не узнал, хотя и спрашивал об этом у старожилов. Но даже их память не сохранила ничего такого, что так или иначе относилось бы к истории возникновения столь странного названия. А между тем именно в этом поселке жил классный портной. Он обшивал всех, и к нему-то я и наладился.

Отмахав двенадцать километров, я пришел в ГАП. Мартовские непогоды везде оставили свой след, но в ГАПе, где, дай бог, насчитывалось десяток домов, они похозяйничали с особым размахом, так что в первую минуту я даже не узнал поселка, настолько он был завален снегом. Тут и там из него торчали лишь печные трубы, и только дом, в котором размещался поссовет, был откопан и имел жилой вид. С дальнего конца к нему впритык стоял небольшой флигель, где и работал в своей крохотной мастерской портной.