Дик Адвокат и Гус Хиддинк. Невероятные приключения голландцев в России - [45]

А человек, удостоенный таких почестей, тренировал тем временем нашу с вами национальную сборную. Стоя перед домом, где он жил в детстве, слушая рассказы про корейское паломничество и отвечая на уважительные вопросы про российское настоящее Хиддинка, мы вдруг поймали себя на ощущении, что российский футбол принял из голландских, корейских и австралийских рук некое почетное переходящее знамя. И те же голландцы, показалось, нам по этому поводу немного завидовали.

Ворден – копия Варссевелда, за исключением того, что есть здесь тишайший отель Bakker («Булочник»), в котором и состоялась церемония. Ни охраны, ни оркестра, ни суетливых организаторов, ни других признаков презентаций, как их принято проводить в России: все спокойно, патриархально, своим чередом.

Гус вошел в зал с отцом Герритом и матерью Йо. Ему было 90, ей 86, но жизнелюбия и задора в родителях Хиддинка ощущалось – через край.

– Я горжусь сыном Гусом, – сказал нам Хиддинк-старший. – Не только его достижениями, но и тем, что он нормальный мальчик. Я был школьным учителем и знал, как воспитывать своих детей. Они все – хорошие люди. И футболом стали заниматься потому, что я тоже в свое время играл за городскую команду.

– Говорят, когда-то генерал Эйзенхауэр наградил вас медалью?

– Да, это так. Она у меня дома висит.

– Поддержали ли вы решение Гуса поехать в Россию?

– Без раздумий. Потому что привык уважать выбор своих сыновей.

Старый Геррит положил начало череде наших ворденских знакомств, очень похожей на временное помутнение рассудка. Именно он стал первым, кто протянул нам руку и сказал без затей: «Хиддинк». Вслед за ним точно так же представились братья Гуса Ханс, Рене, Арнольд и Карел. Старший Вим задерживался из-за болезни жены.

В общем, нас окружили Хиддинки. Никакого дискомфорта мы от этого не испытали, скорее наоборот. Однако, чтобы впитать и переварить сам факт столь множественного «клонирования» нашего эксклюзивного тренера, понадобилось время. В России над головой Гуса – своеобразный нимб. А в Вордене его называли мальчиком, хлопали по плечу и просто окружали очень похожие на него люди.

Среди братьев Гуса есть скаут футбольного клуба, школьный учитель английского, преподаватель физкультуры, финансовый менеджер. Пятеро так или иначе имели когда-то отношение к футболу. А вот у шестого – Ханса совсем неспортивная профессия. Он джазовый музыкант.

– Я – главное исключение в семье, – сообщил Ханс Хиддинк. – Потому что не играю в футбол. Вообще.

– Мы были сегодня у дома, где вы жили.

– Видели табличку? Мы подготовили ее для корейских поклонников Гуса. Я знаю толк в пиаре и рекламном бизнесе: одной такой табличкой можно произвести большой эффект.

– Почему на ней изображен только лишь корейский флаг?

– Если бы вы видели, сколько корейцев приезжало к нашему дому несколько лет назад, у вас не возникло бы подобных вопросов.

– Ваше самое яркое детское воспоминание о Гусе?

– Именно из-за него я перестал играть в футбол. Я на три года старше. Когда тебе десять, а брату семь, чувствуешь себя намного опытнее. Но вы не представляете, как он надо мной издевался на поле! Когда это произошло в очередной раз, я сказал себе: «Достаточно. Пора завязывать». После чего взглянул на мир другими глазами и стал джазовым музыкантом. Играю на гитаре и банджо. Моя группа записала песню о Гусе специально для австралийцев. Следующая версия, видимо, будет русской!

– Семью удивило решение Гуса поехать в Россию?

– Не могу так сказать. Мой брат принадлежит всему миру, какие уж тут сюрпризы!

– Гус – «семейный» человек?

– Он очень предан семье и никогда не забывает о ней. Всегда приезжает на дни рождения отца и матери, где мы непременно видимся.

…Прошло два года, и в декабре 2008-го я спросил Гуса:

– Когда вы последний раз плакали?

– Недавно – когда умерла моя мама, – ответил Хиддинк. – Неделей ранее мы виделись, и я пригласил ее в наш новый дом. Но она не успела… Она прожила прекрасную жизнь, 88 лет. И вот однажды упала, оказалась в коме – и больше не пришла в сознание. Конечно, мне было очень тяжело, потому что закончилась целая эра. Но еще тяжелее было наблюдать за печалью отца, которому 92. Он понимал, что происходит. Но поначалу верил, что маме сделают операцию и она вернется к жизни. А в какой-то момент осознал, что ее уже не вернуть. И когда я увидел их двоих… Маму в коме и отца, державшего ее руку… Это был очень, очень эмоциональный миг.

Спустя полгода после жены умрет и Геррит. Конечно, становиться сиротой в 62 года – это не в 15 и не в 20. Но, зная Гуса и его любовь к родителям, представляю, как ему было тяжело. И не исключаю, что последовавшая вскоре после кончины отца неудача в Словении, не лучшие кадровые и тактические решения, которые Хиддинк там принимал, – в том числе и отзвук тех переживаний. Ничто не проходит бесследно.

А в Вордене, перед вручением своей книги отцу, Хиддинк кратко выступил с трибуны. Мы же адресовали вопросы его соавтору Франсу ван ден Ньювенхофу.

– Как вы охарактеризовали бы впечатления Хиддинка о России? Комфортно ли ему у нас? И какова вообще основная мысль «русской главы»?