Дигенис Акрит - [41]

Гораздо больше ассоциаций с историческими лицами вызывают родичи Дигениса.

Мать героя — дочь каппадокийского стратига, имя которого в ГФ — Антакин (по-арабски — «антиохиец»), А и Т называют его «по-сирийски» Аароном, а «по-гречески» Андроником. Как и его жена, он ведет происхождение от Дук — одного из самых знатных византийских семейств, возводившего свой род к императору Константину Великому (306—337). Среди его предков названы ш Киннамады — также знатный византийский род, по-видимому, парфяно-армянского происхождения. Дед Дигениса впадает в немилость у императора и умирает в ссылке; виною тому доносчики (Э 140 называет причиной его ссылки мятеж войска). Младший сын его (в Т и А старший) — Константин, которого поэма выделяет среди других братьев. Персонажи эти напоминают нам исторических представителей семейства Дук — Андроника и его сына Константина. Первый также был стратигом на востоке империи и прославился, в частности, победой над арабами при Марате в 904 г. Позже он был оклеветан фаворитом Льва VI Самоной (886—912) и, боясь императорского гнева, бежал в 907 г. в Багдад, где был заключен в тюрьму со своими родственниками и вскоре умер. Сыну его Константину удалось бежать на родину и достичь Константинополя: там он погиб во время восстания 913 г. У нас, разумеется, нет оснований идентифицировать с ними деда и дядю Дигениса, но вполне возможно, что предания об этих популярных в народе героях дали материал для византийского эпического творчества (вспомним песнь о родившемся в неволе сыне Андроника[534]).

Возможно, еще один намек на историческое лицо содержит имя прадеда Дигениса с отцовской стороны. Это — «чудесный» Муселом (он упоминается в Т, А и 3). Перед нами, очевидно, прозвище, употребительное в знатном армянском роду Кринитов. Один из членов этого рода, Алексей Муселе, стоял в конце VIII в. во главе каппадокийских войск; он участвовал в восстаниях против Константина VI (780—797) и Ирины (797—802), но потерпел поражение и был ослеплен. Внук его, тоже Алексей Муселе, был зятем императора Феофила (829—842); он воевал в Италии, сделал блестящую карьеру при дворе, затем попал в немилость и окончил свои дни в монастыре. Здесь опять-таки нет оснований приписывать генеалогии Дигениса историческую реальность — византийские источники, например, ничего не говорят о родстве Дук и Кринитов; но не исключено, что и судьбы Алексеев, особенно старшего, во многом схожие с судьбой исторического Андроника Дуки и Андроника — деда Дигениса, могли отразиться в эпосе. Предками Дигениса названы в Г, i, 3 также Кирмагистры; это, скорее всего, употребительное в Византии семейное прозвище, происходящее от известного титула (магистр). Подразумевал ли автор поэмы здесь какое-нибудь конкретное историческое имя — сказать трудно.

К роду Дук принадлежит и жена Дигениса — Евдокия. Имена бабки, матери и жены героя — Анна, Ирина, Евдокия,— известные только из Г, Α, Αι я О, принадлежат к наиболее распространенным греческим женским именам. Некоторые исследователи (Н. Адонц, С. Кириакидис) указывали в этой связи на употребительность имен Ирина и Анна в династии Комнинов (1081—1185), предполагая, что группа версий, содержащая эти имена, восходит к редакции памятника, созданного при императорах этой династии. Следует, однако, сказать, что эти имена встречаются и в других византийских династиях/ а имя главной героини — Евдокии — вообще не характерно для Комнинов. Естественнее предположить, что Константин, Ирина, Евдокия, а также такие родовые имена, как Дуки, Киннамады и т. д.,— лишь дань автора наиболее известным и распространенным в Византии именам.

Пожалуй, не столь случайны совпадения, связанные с некоторыми из предков Дигениса с отцовской стороны. Некоторые подвиги его отца, эмира, напоминают действительные исторические события, правда, совершенные разными лицами. Так, поход, о котором он рассказывает братьям девушки (ГФ I, 292 сл.), напоминает военные действия арабов в VIII—IX вв., в частности, схожий поход предпринял халиф Харун ар-Рашид (786—809). Описание битвы при Меллокопии, в которой эмир вывел свой отряд из окружения (III, 67 сл.), сопоставляется по некоторым признакам с битвой 863 г., в которой византийский полководец Петрона одержал победу над эмиром Мелитины Омаром; последний был убит в сражении, лишь его сыну удалось спастись с небольшим отрядом. Деда эмира поэма называет Амброн,— согласно византийским источникам, имя это тождествено Омару. Переход эмира с родными в христианство переносит нас в атмосферу 20—30-х годов X в., когда эмир Мелитины Абу Хафс (кстати Э 506 дает имя одного из спутников эмира, спасшегося с ним при Меллокопии,— Апохалпис), внук того же Омара, вступил в переговоры с Курку асом и перешел около 1328 г. к византийцам, приняв христианство. Он признал над собой власть императора и с тех пор участвовал в военных действиях на стороне греков. Таким образом, эмир в поэме предстает своего рода двойником Абу Хафса, и вымысел тесно переплетается здесь с историей. Другая параллель — имена отца и дяди (брата матери) эмираг Хрисоверга и Кароеса, знаменитых походами на византийцев. Исследователи единодушно сопоставляют их с вождями павликиан Хрисохиром и Карвеасом. Карвеас служил первоначально у стратига фемы Анатолик, затем из-за гонений на павликиан бежал к Омару, предоставившему ему и его сторонникам земли для поселения. Карвеас неоднократно выступал против греков совместно с Омаром,— павликиане и мусульмане вообще поддерживали в те годы дружественные отношения, между ними нередко заключались браки. После смерти Карвеаса (863) во главе павликиан встал его зять (а не шурин, как в поэме) Хрисохир. Деятельность его в конце 60-х — начале 70-х годов IX в. вполне соответствует словам вдовы эпического Хрисоверга (II, 62 сл.): вождь павликиан доходил до Никомидии и Эфеса, опустошая Малую Азию до ее западных берегов; он грозил сплои изгнать Василия I из азиатской части империи, если тот не оставит ее по доброй воле. Однако в 872 г. под Тефикой греческие войска нанесли сокрушительное поражение павликианам, их вождь был настигнут и убит. Не исключено, что описание героической смерти Хрисоверга, окруженного врагами (II, 66 сл.),— отзвук какой-то неизвестной нам, быть может павликианской, версии событий 872 г., но с уверенностью сказать этого нельзя. Здесь же следует подчеркнуть, что поэма не содержит ничего специфически павликианского. Хрисоверг и Кароес ничем не выделяются среди других мусульманских предков Дигениса; это, кстати, созвучно византийской традиции X в., подчас смешивавшей павликиан с мусульманами — их союзниками и родичами. Если павликиане и принимали какое-то участие в создании византийского эпоса, то известные нам тексты «Дигениса Акрита» не дают никаких оснований судить о степени, этого участия.